– Отказ от выбора королевы есть измена, – сказала
Андаис. – Отправляйся в Коридор Смертности, Конри. Мне кажется, урок за
неповиновение и так несколько запоздал.
Он уставился на нее, потом обратил лицо к Келу, и это была
ошибка.
Андаис топнула ногой:
– Я здесь королева! Не оглядывайся на моего сына, иди и
поручи себя нежной заботе Езекиала, Конри. Иди немедленно, или тебя постигнет
худшая судьба.
Конри низко поклонился и вышел, не разгибаясь, сквозь
открытые до сих пор двери. Больше ему ничего не оставалось делать – дальнейший
спор с королевой стоил бы ему головы.
В напряженном молчании раздался голос Шолто:
– Спроси Конри, кто велел ему оставить в Черной Карете
заклинание похоти.
Андаис повернулась к Шолто подобно буре, готовой обрушиться
на берег. Сидя рядом с нею, я ощутила, как накапливается в ней сила магии,
покалывая мне кожу. Голая спина Галена покрылась гусиной кожей.
– Не бойся, я накажу Конри, – ответила королева.
– Но не его хозяина, – сказал Шолто.
Весь Двор затаил дыхание: Шолто говорил то, что знали все.
Много лет Кел отдавал приказания; его лизоблюдов наказывали, если они
попадались, но его – никогда.
– Это мое дело, – сказала Андаис, но в ее голосе
слышалась нотка неуверенного страха.
– Кто велел мне сказать, что ваше величество желает
отправить слуа в западные земли и убить там принцессу Мередит? – спросил
Шолто.
– Не надо, – сказала королева, но голос ее был
слаб, как будто они пыталась сама себя уговорить, что это всего лишь кошмарный
сон.
– Чего не надо, ваше величество? – спросил Шолто.
– Кто мог достать Слезы Бранвэйн и отдать их смертным,
чтобы они ими ловили других фейри? – произнес Дойл.
Густая тишина наполнилась танцующими призраками,
вертевшимися все быстрее и быстрее. Лица обернулись к помосту – бледные от
страха, горящие интересом, испуганные, – все они ждали. Ждали, что сделает
королева.
Но заговорил Кел. Он наклонился ко мне и прошипел:
– А теперь твоя очередь, кузина?
Голос его сочился невероятной ненавистью.
Я поняла: он думает, что я видела его в Лос-Анджелесе, но,
как Шолто, просто ждала подходящего момента его разоблачить. Я набрала воздуху,
но Андаис схватила меня за плечо, наклонилась и прошептала:
– Не говори о секте.
Она знала. Она знала, что Кел позволил людям себе
поклоняться. Я лишилась дара речи. Несказанным осталось между нами, что она,
чтобы защитить своего сына, подвергла риску нас всех. Потому что, если в
человеческом суде будет доказано, что кто-то из сидхе разрешил поклоняться себе
на американской земле, нас изгонят. И не только сидхе, а всех фейри.
Я глядела в ее трехцветно-серые глаза и видела не Королеву
Воздуха и Тьмы, но мать, боящуюся за свое единственное дитя. Она всегда слишком
любила Кела.
Я шепнула в ответ:
– Секте надо положить конец.
– Ее больше нет, даю тебе в том свое слово.
– Он должен быть наказан.
– Но не за это, – шепнула она.
Я подумала секунду, пока ее рука сжимала пропитанную кровью
ткань моего рукава.
– Тогда он должен быть наказан за то, что отдал Слезы
смертному.
Она сжала руку так, что мне стало больно. Если бы в ее
глазах не было такого страха, я бы решила, что она мне угрожает.
– Я накажу его за покушение на твою жизнь.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет, я хочу, чтобы он был наказан за передачу
смертному Слез Бранвэйн.
– Это же смертный приговор, – прошептала она.
– Есть два возможных наказания, моя королева. Я согласна,
чтобы ему сохранили жизнь, но я хочу, чтобы он полностью испытал на себе пытку.
Она отшатнулась, побледнев, глаза ее расширились. За это
преступление полагалась совершенно особая казнь. Виновного раздевали догола,
приковывали в темной комнате и вымазывали целиком Слезами. Тело наполняется
жгучим желанием, магической похотью – и никто его не коснется, не тронет, не
облегчит. Говорили, что сидхе может сойти от этого с ума. Но это было лучшее –
или худшее, – что я могла сделать.
– Шесть месяцев – это слишком долго, – сказала
она. – Его разум не выдержит.
Впервые я от нее услышала признание, что Кел слаб или по
крайней мере не силен.
Мы стали торговаться, почти как недавно с Курагом, и
сговорились на трех месяцах.
– Пусть будет три месяца, моя королева, но если мне или
моим будет нанесен за это время любой вред, Кел распрощается с жизнью.
Она отвернулась, посмотрела на своего сына, который
разглядывал нас пристально, гадая, о чем мы говорим. Потом она повернулась ко
мне:
– Согласна.
Андаис медленно выпрямилась, почти так, как если бы вдруг
сказался возраст. Тело ее никогда не постареет, но на душевном состоянии годы
сказываются. Отчетливым и холодным голосом она объявила о преступлении Кела и
наказании за него.
Он вскочил:
– Я этому не подчинюсь!
Она резко повернулась к нему, хлестнув магией, отбросила его
в кресло, уперлась в грудь невидимыми руками силы, да так, что он не мог даже
вздохнуть.
Сиобхан шевельнулась – и Дойл с Холодом встали между ней и
королевой.
– Ты дурак, Кел, – сказала Андаис. – Сегодня
я спасла твою жизнь. Не заставляй меня об этом пожалеть.
Она отпустила его внезапно, и он сполз на пол рядом с
Кеелин.
Андаис снова обратилась к своему Двору:
– Мередит сегодня возьмет с собой в отель кого
пожелает. Она – моя наследница. Наша земля приветствовала сегодня ее
возвращение. Кольцо у нее на руке снова живет и полно магии. Вы видели розы,
видели, как они ожили сегодня впервые за много десятков лет. Видели все эти
чудеса – и позволяете себе ставить под сомнение мой выбор? Смотрите, как бы
сомнения не привели вас к смерти.
С этими словами она села и жестом велела всем тоже сесть.
Все сели.
Белые дамы стали вносить отдельные столики, расставляя их
перед тронами. Блюда поплыли в призрачных руках.
Гален снова встал с нами у края помоста. Конри уже терпел
свое наказание и на пиру отсутствовал, но не Кел. Ему и его присным было
позволено насладиться пиром перед исполнением приговора. Такое право имеет
принц по этикету Неблагого Двора.
Королева начала есть, и все остальные тоже. Королева сделала
первый глоток вина – все приложились к бокалам.
Когда подали суп, королева, остановив в руке ложку,
посмотрела на меня. Это не был гневный взгляд – скорее озадаченный, – но
уж точно не довольный. Наклонившись ко мне поближе, так, что ее волосы щекотали
мне ухо, она шепнула:
