– Дай кому-то из них сегодня, Мередит, иначе займешь
место рядом с Кел ом.
Я отодвинулась, чтобы видеть ее лицо. Она все это время
знала, что мы с Галеном в машине ничего не сделали. Но она помогла мне спасти
его от вызова Конри, и за это я была ей благодарна. И все равно Андаис ничего
без мотива не делает, так что я ломала голову: откуда вдруг такой акт
милосердия? Мне бы очень хотелось спросить ее, но милость королевы – штука
непрочная, как мыльный пузырь. Если в него слишком сильно тыкать, он просто
лопнет, и его не будет. Я не стану протыкать этот кусочек доброты, я его просто
приму.
Глава 33
Мы снова сидели в Черной Карете. Темнота все еще царила на
небе, но уже ощущался в воздухе рассвет, почти как вкус соли возле моря. Его не
видно, но все равно знаешь, что оно близко. Приближался рассвет, и я лично была
этому рада. При Неблагом Дворе есть создания, которые не могут показаться при
свете дня, те твари, которых Кел мог пустить по моему следу, хотя Дойл
сомневался, что принц в эту ночь на что-нибудь подобное решится. Но фактически
наказание Кела не начнется раньше вечера, так что и три месяца пока не
начались. А это значило, что, когда ребята пошли собирать вещи, они взяли все
свое оружие. Холод просто звякал на ходу. Остальные собрались несколько
приличнее, но именно несколько.
Огромный меч Холода по имени Геамдрадх По'г – "Поцелуй
Зимы" – засунули между ним и дверцей машины. Иначе бы он не влез, даже
пристегнутый за спиной. Этот меч не был смертельным оружием, как Смертный Ужас,
но он мог украсть у фейри страсть, оставив жертву холодной и пустой, как зимний
снег. Бывали времена, когда перспектива стать бесстрастным, утратить свою
искру, пугала больше, чем смерть.
Дойл вел машину, а Рис ехал впереди, с ним. Дойл приказал
Рису ехать позади со всеми нами, но Холод настоял, чтобы сзади разрешили сесть
ему. Это было... непонятно.
Теперь он забился в дальний угол сиденья, привалился к
двери, выпрямив спину, и его серебряные волосы блестели в полумраке. Гален
сидел с другой стороны. Почти все его раны уже зажили, а те, что еще не
закрылись, не были видны под переодетыми джинсами. Под рубашку он надел белый
топ. Рубашку он заправил в джинсы, но оставил расстегнутой, так что была видна
рубчатая ткань топа. Единственное, что осталось на нем из придворной одежды,
это были сапоги до колен из очень мягкой кожи цвета темной лесной зелени.
Кисточки, украшавшие голенища сапог, висели двумя заплетенными косичками, очень
напоминающими об американских индейцах. Коричневый кожаный пиджак, который
Гален носил годами, лежал сложенным на коленях.
На сиденье было место и для Китто, но он свернулся в уголке
на полу, подобрав колени поближе к груди. Гален ему одолжил рубашку с длинными
рукавами, чтобы прикрыть серебряные трусики. Рубашка была велика, и рукава
болтались ниже кистей. От него видны были только босые ножки, высовывающиеся
из-под подола. Свернувшись в темноте на полу, он выглядел восьмилетним
мальчишкой.
На вопросы вроде "Все ли с тобой в порядке?" и
"Ты уверен?" он отвечал только "Да, госпожа". Кажется, он
так отвечал вообще на все, но видно было, что по какой-то причине он несчастен.
Я бросила попытки что-нибудь из него вытянуть. Я устала, лодыжка болела. Даже
не лодыжка, а вся нога снизу и до колена. Рис и Гален по очереди прикладывали к
ноге лед во время веселья после пира. Танец, который должен был мне помочь
выбрать среди мужчин, пролетел впустую, потому что танцевать я не могла. Даже
если бы не нога, я все равно до смерти устала и плохо себя чувствовала.
Я прислонилась к плечу Галена, почти задремывая. Он поднял
руку обнять меня за плечи, но скривился и не стал:
– Ой!
– Укусы все еще болят? – спросила я.
Он кивнул и медленно опустил руку:
– Ага.
– А я не ранен.
Мы повернулись на голос Холода.
– Что? – спросила я.
– Я не ранен, – повторил он.
Я уставилась на него. Его лицо было обычным надменным
совершенством, от невероятно широких скул и до сильной челюсти с намеком на
ямочку. Это было лицо, которому пошла бы прямая и тонкая линия губ. А вместо
этого губы оказывались полными и чувственными. Ямочка и рот спасали его лицо от
излишней суровости. Сейчас его лицо было исполнено в самых резких чертах, какие
я только на нем видела, спина прямая, словно аршин проглотил, рука стискивает
ручку двери так, что пальцы побелели. Он до этого смотрел на меня, чтобы
сделать предложение, но сейчас повернулся в профиль.
Глядя на него, я поняла, что Убийственный Холод сейчас
нервничает. Нервничает из-за меня. Что-то уязвимое было в его манере, будто ему
дорогого стоило подставить мне плечо для опоры.
Я оглянулась снова на Галена. Он приподнял брови, попытался
пожать плечами, но не смог довести жест до конца. Пришлось ему только покачать
головой. Приятно знать, что Гален тоже не в курсе, что происходит.
Мне не было особенно удобно приткнуть голову на плечо
Холоду, но... он ведь мог броситься тогда в дверь, спастись, когда напали шипы,
и он этого не сделал. Он остался с нами, со мной. У меня не было особых
иллюзий, что Холод давно и втайне лелеял в глубине души великую любовь ко мне.
Это просто было бы неправдой. Но сейчас оковы сняты, и если я скажу
"да", то для Холода впервые за долгое время станет возможен секс. Он
настоял на том, чтобы ехать рядом со мной, и сейчас предложил мне плечо для
опоры. Холод по-своему пытался за мной ухаживать.
Это было как-то неуклюже-мило. Но Холод не вел себя мило. Он
был надменен и полон гордости. И даже такая небольшая увертюра должна была для
него стоить дорого. Если я отвергну предложение, станет ли он еще когда-нибудь
рисковать собой ради меня? Предложит ли мне себя даже в такой малости когда-нибудь
снова?
Я не могла так его разочаровать, и в тот момент, когда я это
подумала, я уже знала, как ненавистно было бы ему, что причиной, по которой я
подвинулась к нему по сиденью, не были мое вожделение или его красота, но
нечто, слишком близкое к жалости.
Я подвинулась к нему, и он поднял руку, так что я смогла под
нее подлезть. Он был чуть повыше Галена, так что на самом деле я не на плечо
его положила голову, а на выпуклость груди.
Ткань рубашки царапала мне щеку, и я не могла устроиться
уютно. Я никогда не была так близка к Холоду, и было это... неловко. Как будто
нам не устроиться. Он тоже это ощутил, потому что мы стали оба как-то искать
положение. Он перенес руку с моей спины на талию. Я попыталась поднять голову
выше по его груди, опустить ниже. Попыталась приткнуться к нему поближе,
отодвинуться дальше. Ничего не получалось.
Наконец я рассмеялась. Он замер, рука у меня на спине
напряглась. Я услышала, как он сглотнул слюну. Видит Богиня, он нервничал.
Я попыталась встать на колени рядом с ним, но вспомнила про
больную ногу и смогла только одну ногу подобрать под себя – осторожно, чтобы
каблуки не порвали остатки чулок или атлас трусиков.
