– Отлично, – сказала я. – Теперь, Гриффин,
исчезни.
Гриффин замялся, потом вошел в кадр зеркала. Посмотрел на
королеву, на меня. Открыл рот, будто хотел что-то сказать, потом закрыл – и это
было самое умное, что он мог сделать.
Он поклонился и произнес:
– Повинуюсь, моя королева. – И повернулся ко мне:
– Еще увидимся, Мерри.
Я покачала головой:
– Зачем?
– Ты меня когда-то любила, – произнес он почти
вопросительно, почти с мольбой.
Я могла бы солгать – на мне не было чар, – но не стала.
– Да, Гриффин, я любила тебя когда-то.
Он посмотрел на меня, перевел глаза на кровать с ее шведским
столом мужчин.
– Мне очень жаль, Мерри, что так вышло.
Слова прозвучали искренне.
– Жаль, что ты потерял меня, жаль, что убил мою любовь
к тебе, или жаль, что больше меня не трахнешь?
– Все вместе, – ответил он. – Все вместе.
– Умный мальчик. А теперь уходи, – сказала я.
Что-то мелькнуло на его лице, похожее на страдание, и я
впервые подумала, что, может быть – только может быть, – он понял, что поступил
неправильно.
Он открыл дверь, шагнул наружу, и когда дверь за ним
закрылась, я поняла, что он ушел. Не просто ушел в том смысле, что его не будет
рядом. Он перестал быть для меня моим милым, перестал отличаться от других.
Я вздохнула и снова привалилась к стенке. Китто подвинулся
ближе, подсунул под меня босую ногу. Я подумала, будет ли, черт побери, мне
этой ночью хоть минутка побыть одной.
Я снова посмотрела в зеркало:
– Ты же знала, что я не приму Гриффина как твоего
соглядатая, не приму, если это значит иметь с ним секс.
Она кивнула:
– Мне нужно было знать твои истинные чувства к нему,
Мередит. Нужно было проверить окончательно, не влюблена ли ты все еще в него.
– Зачем? – спросила я.
– Потому что любовь может помешать вожделению. Теперь я
знаю, что ты изгнала его из своего сердца. И я этим довольна.
– Я просто без ума от радости, что ты довольна.
– Осторожнее, Мередит. Мне не нравится язвительность в
мой адрес.
– А мне не нравится, когда мне вырезают сердце ради
развлечения.
Я еще не успела это сказать, когда поняла, что говорить не
надо было.
Ее глаза сузились.
– Когда я вырежу тебе сердце, Мередит, ты об этом
узнаешь.
Зеркало заволокло туманом, и вдруг снова явилась отражающая
поверхность. Я таращилась в зеркало на свое отражение, и сердце стучало у меня
в глотке.
– Когда мне вырезают сердце, – повторил
Гален. – Не-удачный, очень неудачный выбор слов.
– Я знаю.
– На будущее, – заметил Дойл, – сдерживайся.
Андаис не нуждается ни в каких подсказках насчет идей подобного рода.
Я отпихнула Китто от себя. Потом осторожно спустила ногу с
кровати и начала вставать, опираясь на ночной столик.
– Что ты делаешь? – спросил Дойл.
– Собираюсь смыть с себя сколько получится этой крови и
грязи и лечь в постель. – Я оглядела собравшихся мужчин. – Кто мне
поможет принять ванну?
Вдруг повисла очень плотная тишина. Мужчины переглядывались,
будто не зная, что делать и что говорить. Гален шагнул вперед, протянул мне
руку, чтобы помочь встать. Руку я приняла, но покачала головой.
– Гален, ты со мной сегодня быть не можешь. Нужен
кто-то, кто сможет закончить то, что мы начинаем.
Он на миг опустил глаза к полу, потом поднял их.
– А!
Он помог мне снова сесть на кровать, потом подошел к креслу,
где бросил свою куртку.
– Я пойду попрошу портье дать мне соседний номер с
этим, а потом пойду пройдусь. Кто со мной?
Все они переглянулись. Кажется, никто не знал, как тут себя
вести.
– И как королева выбирала между вами всеми? –
спросила я.
– Она просто указывала стража – или стражей, –
которых желала на этот вечер, – ответил Дойл.
– Разве у тебя нет предпочтений? – спросил Холод,
и что-то почти обиженное было в его тоне.
– Ты говоришь так, будто здесь есть плохой вариант.
Плохого варианта нет, вы все прекрасны.
– Я уже получил от Мередит разрядку, – сказал
Дойл, – так что на сегодня я откланяюсь.
Тут все обратили взгляды к нему, и Дойлу пришлось очень
кратко объяснить, что он имел в виду. Холод и Рис снова переглянулись, и вдруг
в комнате повисло напряжение, которого только что не было.
– В чем дело? – спросила я.
– Ты должна выбрать, Мередит, – сказал Холод.
– Почему это? – удивилась я.
Ответил Гален:
– Если ты предоставишь такой выбор всего двоим, очень
велика опасность дуэли.
– А их не двое, а трое, – сказала я.
Они все посмотрели на меня, потом медленно перевели взгляды
на кровать, где все еще оставался гоблин. Он был так же удивлен, как и они,
таращился огромными глазами. И был почти напуган.
– Я бы никогда не стал соревноваться с сидхе.
– Китто пойдет в ванную, независимо от того, кто еще
там будет, – сообщила я.
Все глаза устремились на меня.
– Что ты сказала? – спросил Дойл.
– Ты слышал. Я хочу заключить союз с гоблинами, а это
значит, что я должна поделиться плотью с Китто. Именно это я и собираюсь
сделать.
Гален пошел к дверям:
– Я позже зайду.
– Подожди меня, – окликнул его Рис.
– Ты уходишь? – спросила я.
– Как бы я ни хотел тебя, Мерри, с гоблинами я не
якшаюсь.
Он вышел вместе с Галеном. Дверь за ними закрылась, Дойл ее
запер.
– Это значит, что ты остаешься? – удивилась я.
– Я буду сторожить наружную дверь, – ответил он.
– А если нам понадобится кровать? – спросил Холод.
Дойл задумался, потом пожал плечами:
– Если вам понадобится кровать, я могу подождать за
дверью номера.
Еще какое-то время шли переговоры и уточнения. Холод хотел
четко оговорить, что ему не придется притрагиваться к гоблину. Я согласилась.
Холод поднял меня на руки и понес в ванную. Китто уже был там, напускал воду в
ванну. Когда мы вошли, он поднял глаза. Рубашку Галена он уже снял и остался в
своей серебряной перевязи. Нам он ничего не сказал, только смотрел огромными
синими глазами, одной рукой размешивая льющуюся из-под крана воду.
