Холод оглядел тесноватое помещение, потом посадил меня на
столик возле раковины. Он стоял передо мной, и вдруг как-то стало неловко.
Поцелуй в машине – это было чудесно, но это было первое наше с Холодом
прикосновение. А теперь нам предстоял секс – да еще и на публике.
– Правда неловко? – спросила я.
Он кивнул. От этого движения занавес его серебряных волос скользнул
по телу.
Холод медленно, осторожно протянул руку к моему жакету. Он
сдвинул бархат у меня с плеч, медленно спустил его вниз по рукам. Я стала
помогать ему вынуть мои руки из рукавов, но он сказал:
– Нет, дай я.
Я снова опустила руки, и он стянул один рукав, потом другой
и бросил жакет на пол. Кончиками пальцев он погладил мне голую кожу плеч. От
этого у меня мурашки побежали до самых пальцев.
– Распусти волосы, – попросила я.
Он снял первую костяную заколку, потом вторую, и волосы
упали вокруг сияющей новогодней канителью. Я протянула руку, зачерпнула их в
горсть. На вид они были как серебряная проволока, но на ощупь мягче атласа и с
текстурой витого шелка.
Он шагнул ближе, наши ноги соприкоснулись. Холод погладил
меня ладонями по голой спине. Он касался меня так осторожно, будто боялся
гладить.
– Если ты согласишься наклониться, я расстегну молнию.
Я наклонилась, уперлась головой ему в грудь. Ткань рубашки
слегка царапалась, но руки, которые расстегивали мне платье, действовали
медленно и ласково. Пальцы скользнули в раскрывшееся платье, кружа по гладкой
коже спины.
Я попыталась вытащить его рубашку из брюк, но она не
вылезала.
– Рубашка не вытаскивается, – пожаловалась я.
– Она пристегнута, чтобы лежала гладко, – объяснил
он.
– Пристегнута?
– Мне придется сначала снять штаны, чтобы снять
рубашку, – сказал он и покраснел – чудесный цвет бледно-красной розы.
– Что с тобой, Холод?
Шум воды прекратился. Китто объявил:
– Ванна готова, госпожа.
– Спасибо, Китто. – Я поглядела на Холода. –
Ответь, пожалуйста.
Он опустил глаза под занавесом блестящих волос. Потом
отвернулся от меня к дальней стене, так что даже гоблин не видел его лица.
– Холод, пожалуйста, не заставляй меня спрыгивать со
стола, чтобы заставить на себя смотреть. Я не хочу вывихнуть вторую лодыжку.
Он ответил, не поворачиваясь:
– Я себе не доверяю, когда я с тобой.
– В чем именно?
– В том, что может сделать мужчина с женщиной.
Я так и не поняла.
– Все равно не понимаю, Холод.
Он резко обернулся ко мне, в серых глазах клубилась буря
гнева.
– Я хочу на тебя наброситься, как бешеный зверь. Не
хочу быть ласковым. Я просто – хочу.
– То есть ты боишься, что не сдержишься, и
меня... – я поискала слово, но нашла только такое, – ...изнасилуешь?
Он кивнул.
Я засмеялась – ничего не могла поделать. Я знала, что ему
это не понравится, но не могла с собой справиться.
Он снова сделал надменное и далекое лицо, глаза его
похолодели, хотя остались сердитыми.
– Чего ты хочешь от меня, Мередит?
– Извини меня, Холод, но невозможно изнасиловать
желающую.
Он нахмурился, будто не понял фразы.
– Я хочу сегодня с тобой заниматься сексом. Таков наш
план. Какое же тут может быть изнасилование?
Он покачал головой, волосы колыхнулись искрящейся волной.
– Ты не понимаешь. Я боюсь, что не смогу себя
сдерживать.
– В каком смысле?
– В любом!
Он отвернулся, обхватив себя руками.
Наконец-то до меня начало доходить, что он хочет сказать.
– Тебя беспокоит, что ты не сможешь достаточно долго
продержаться, чтобы я получила удовольствие?
– Это, и еще...
– Что, Холод, что?
– Он тебя хочет трахнуть, – сказал Китто.
Мы оба повернулись к гоблину, стоящему на коленях возле
ванны.
– Я это знаю, – ответила я ему.
Китто покачал головой:
– Не секс, а просто трах. Он так давно без этого, что
просто хочет это сделать.
Я посмотрела на Холода – он отвел глаза.
– Это и есть то, чего ты хочешь?
Он повесил голову, скрылся за водопадом волос.
– Я хочу содрать с тебя трусы, посадить на раковину и
засунуть. У меня не ласковое сегодня состояние, Мередит, а полубезумное.
– Так давай, – сказала я.
Он повернулся и уставился на меня:
– Как ты сказала?
– Давай делай как тебе хочется. Восемьсот лет – можно
себе позволить небольшую фантазию.
Он нахмурился:
– Но тебе это не будет в радость.
– Это уж предоставь мне. Ты забыл, что я происхожу от
богов плодородия. Сколько бы раз ты в меня ни вошел, я смогу снова пробудить в
тебе желание одним прикосновением руки, использованием толики силы. И то, что
мы начинаем ночь здесь, не означает, что здесь мы ее и закончим.
– Ты мне позволишь это сделать?
Я посмотрела на него с его широкими плечами, рельефной
грудью, видной под завесой волос, узкой талией, неширокими бедрами,
заключенными в невероятно обтягивающие штаны. Я подумала о том, как он сбросит
эти штаны, как я впервые увижу его голым, как он будет проталкиваться в меня,
жадно, столь полный желания, что ничего он не будет замечать, ничего иного не
делать, как запихиваться в меня. Мне пришлось перевести дыхание, перед тем как
ответить:
– Да.
Он двумя шагами оказался рядом со мной, поднял меня со
столика и опустил на пол. Мне пришлось балансировать на больной ноге, но он не
дал мне времени возразить. Одним резким движением он сорвал платье с моих рук –
мне пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Он сдернул платье,
дал ему сползти на пол вокруг моих ног. Потом схватился за черный атлас
трусиков и потянул их туда же, вниз.
В затуманенном зеркале я видела Китто – он смотрел во все
свои огромные глаза, не проронив ни звука, будто боялся разрушить чары.
Холоду пришлось развязывать штаны, и это заняло время. Когда
он сумел их развязать и содрать с себя, он уже тихо постанывал. Рубашка была
застегнута в паху, и он просто разорвал ее. И был он длинный, твердый и более
чем готовый. Я еще увидела его мельком через плечо, но тут его руки схватили
меня за пояс и повернули лицом к запотевшему зеркалу.
