Мне это не слишком понравилось, но сейчас он впервые
произнес что-то такое, что можно назвать не совсем нормальным, так что я делаю
все правильно.
– Ты о чем, Алистер? Мы собираемся рвануть в Вегас?
Он улыбнулся, все еще держа мое лицо в ладонях, глядя в
глаза, будто стараясь запомнить их.
– Брак – всего лишь церемония; а сегодня я тебе покажу,
что это значит – быть по-настоящему одной у мужчины.
Я приподняла брови, не успев подумать. Зная, что на моем
лице эта мысль уже выразилась, я сказала:
– Ну и ну! Ты о себе очень высокого мнения.
– Обоснованно, Мерри.
Он поцеловал меня нежно, потом мимо меня продвинулся к
спинке кровати. Нажал – и распахнулась дверца. Потайной ящичек – как изысканно!
Алистер повернулся ко мне, держа в руках флакончик. Стеклянный флакончик с
изгибами и завитушками, в которых полагается хранить дорогие духи, хотя никто
этого не делает.
– Сними платье, – сказал он.
– Зачем?
– Это массажное масло.
Он протянул мне бутылочку, чтобы я увидела густое масло в
рубиновом стекле.
Я улыбнулась, постаравшись вложить в эту улыбку все, что ему
хотелось: секс, поддразнивание, чуть-чуть цинизма.
– Сначала штаны.
Он улыбнулся широко, с удовольствием:
– Кажется, кто-то просил не торопиться?
– Если мы раздеваемся, то ты первый.
Он повернулся поставить бутылочку обратно в ящичек.
– Я ее подержу, – предложила я.
Он остановился, повернулся ко мне, и в глазах его горел жар
почти ощутимый.
– Только если пару капель мазнешь себе на грудь, пока я
раздеваюсь.
– А платье не измажу?
Он будто всерьез задумался:
– Не уверен, но если что, я тебе куплю новое.
– Мужчины всегда в такой момент готовы обещать луну с
неба.
– Я хочу видеть, как течет масло по этой белейшей коже.
Пусть они для меня заблестят.
Он дал мне флакончик, сложил на нем мои пальцы. И снова
поцеловал меня, трогая слегка языком, чуть раздвигая губы, чтобы поцелуй мог
перейти в страстный, – и медленно отодвинулся.
– Пожалуйста, Мерри, прошу тебя.
Он еще отодвинулся, недалеко, снова взялся за ремень. Медленно
вытащил кожаный язычок из позолоченной пряжки, не спуская с меня глаз. Я
улыбнулась, потому что он делал то, что я просила, – раздевался первый,
медленно.
Раз так, то и я могу сделать, что он просит. Открытый сверху
лифчик оставлял достаточную часть грудей обнаженной, чтобы мне не вытаскивать
их из платья. Я вынула пробку из флакона – с длинным стеклянным стерженьком,
которым мазать кожу. Масло пахло корицей и ванилью. Что-то знакомое было в этом
запахе, но трудно было его узнать. И масло было почти прозрачное.
– Разве его не надо сперва согреть? – спросила я.
– Оно реагирует на тепло тела. – Вытащив ремень из
последней петли, он бросил его между нами на кровать. – Твоя очередь.
Я вытащила пробку из флакона. Масло тянулось за ней тяжелой
нитью. Кончиком стеклянного стержня я коснулась сверху своей груди – масло было
теплым, температуры тела. Я провела стержнем по выпуклостям грудей, и остались
тоненькие полосочки, как густые слезы. Аромат корицы и ванили впитывался в кожу
теплым потоком.
Алистер расстегнул крючок брюк и медленно потянул вниз
молнию. Под брюками оказались красные плавки, будто он одевался под цвет
комнаты. Алое ярко выделялось у него на коже, облегая тело спереди. Он лег на
кровать, чтобы стянуть брюки, глядя на меня, а я нависала над ним, стоя на
коленях, как раньше он надо мной.
Он поднял руки, не вставая, коснулся пальцами масла,
размазывая его по моей коже. Потом встал на колени, гладя мне груди сверху,
пытаясь пальцами залезть под платье и захватить побольше, но платье было
слишком тугим. Тщательное планирование предотвращает ненужное лапанье. Он обтер
измазанные маслом руки о собственную грудь, потом взял у меня из рук флакон и
стеклянной пробочкой провел мне по губам, будто накладывая глянец. Я ощутила
сладость на губах, густоту и сладость. Он поцеловал меня, не выпуская из рук
флакон, и мы касались только губами. Он меня целовал так, будто хотел выпить
все масло с моих губ. Я растаяла от этого поцелуя, гладя руками его измазанную
маслом грудь, ощущая, как шевелятся мускулы его пресса у меня под пальцами.
Руки скользнули ниже, спереди, обнаружили уже твердый и готовый. Это ощущение
затрепетало у меня в теле, как удар энергии. Тут только я поняла, что
наслаждаюсь и забыла, зачем сюда пришла.
Я отпрянула от поцелуя и попыталась сосредоточиться,
подумать. И не хотела думать – хотела трогать его, и чтобы он меня трогал.
Груди аж ныли, жаждая прикосновения. Рот горел, требуя поцелуя. Алистер
наклонился, и я поползла назад, упала на спину, стараясь оставить между нами
дистанцию.
Алистер пополз ко мне на коленях, опираясь на руку. В другой
руке он держал флакон. Он встал надо мной, как лошадь встает над жеребенком. Я
не могла оторвать глаз от середины его тела, от вздувшейся твердости. Не могла
глядеть ему в лицо – это меня смущало и пугало.
– Глупо, – произнесла я. – До чего глупо!
Заклятие в масле.
Он почти прошептал в ответ:
– Масло – это заклятие.
Сперва я не поняла, что он имеет в виду, но знала только
одно: больше этого масла я не хочу. Он начал открывать флакон, и я села,
схватив его за руки, чтобы удержать на месте эту чертову пробку.
И как только коснулась его рук – пропала. Мы снова
целовались, хотя я не собиралась этого делать. И чем больше мы целовались, тем
больше мне хотелось поцелуя, будто он только разогревал эту жажду.
Я снова бросилась назад на кровать, закрыла лицо руками.
– Нет!
Теперь я уже знала, что это: Слезы Бранвэйн, Радость Авейли,
Пот Фергюса. На одну ночь эта штука может заставить человека полюбить сидхе.
Она даже из сидхе может сделать сексуального раба или рабыню, если у этого
сидхе не будет доступа к другому сидхе. А ни один фейри, как бы ни был одарен и
силен, не может сравниться с сидхе – так говорят. И никогда не забудешь
прикосновения сидхе. Можешь пытаться прогнать мечты о сияющей коже и глазах как
расплавленные драгоценности, о волосах до лодыжек, упавших на твое тело. Но
всегда в тебе будет желание, как у алкоголика, который не может выпить рюмку,
чтобы не пробудить жажду, неутолимую уже никогда.
Я завопила – громко, протяжно, без слов. Есть такой побочный
эффект у Слез Бранвэйн: никакой гламор против них не устоит, потому что не
устоит против них сосредоточенность. И я ощутила, как утекает мой гламор,
ощутила собственную кожу так, будто все тело сделало глубокий вдох.
