– Боже мой! – тихо сказал он.
И перед тем, как наклониться и меня поцеловать, он успел
крикнуть:
– Женщин-сотрудниц сюда!
Потом я узнала, что этот среднего роста и телосложения,
слегка лысеющий человек – лейтенант Петерсон. Его пришлось заковать в
наручники, чтобы вынести из комнаты.
Меня накрыла куча женщин-полицейских и держала так, что не
двинуться. У пары из них оказались те же проблемы, что у мужчин, а у одного
мужчины не было никаких трудностей, когда он меня держал. Ничего себе
разоблачение на работе!
Позвали Джереми, чтобы восстановил охрану. Я наконец
успокоилась, но была не в том виде, чтобы с кем-нибудь говорить. Джереми обещал
мне связаться с отделом наркотиков, хотя был вполне уверен, что побывавшие в
комнате полицейские куда убедительнее расскажут об опасности Слез Бранвэйн.
Роан меня ждал, надев хирургические перчатки, чтобы
безопасно меня трогать, и держал жакет – набросить мне на голову, чтобы меня не
узнали. Полицейские отвезли нас домой. Пока что репортеры еще не пронюхали, что
я появилась и при каких обстоятельствах. Но кто-нибудь из полиции или из
"скорой" расскажет. За деньги или случайно, но журналисты узнают, это
только вопрос времени. Будет гонка, какие псы раньше возьмут мой след: таблоиды
или стража королевы. Будь я в форме, села бы в машину и уехала из штата сегодня
же ночью или улетела бы на первом самолете в любую сторону. Но Роан отвез меня
к себе, потому что это было ближе, чем ко мне. Мне все равно было куда, лишь бы
там был душ. Если я в ближайшее время не избавлю свое тело от Слез или не
займусь сексом, я с ума сойду. Я предпочла бы душ. Что до меня не дошло вовремя
– это что Роан предпочел бы секс.
Глава 7
Умом я понимала, что мне надо было бы велеть Роану отвезти
меня к моей машине. Там под водительским сиденьем лежал заклеенный пакет с
деньгами и новыми документами, в том числе водительскими правами и кредитными
карточками. Я всегда готова была просто уехать из города или прибыть в аэропорт
и улететь на первом самолете, который мне понравится. Это был хороший план.
Полиция уже сейчас свяжется с посольством, и еще до рассвета тетушка будет
знать, где я, кто я и что делала последние три года.
Примитивный тыл мозга требовал немедленно наброситься на
Роана, гонящего по фривею со скоростью восемьдесят миль в час. Кожа у меня
разбухала от желания. Мне пришлось засунуть руки под себя, чтобы не трогать
Роана. Меньше всего нам надо было и его вымазать Слезами. Хоть один из нас
должен быть сегодня в здравом рассудке, а пока я не залезу в душ, это буду не
я.
Обхватив себя руками и впившись пальцами в плечи так, что
остались следы ногтей, я поднялась по ступеням в квартиру Роана. Только это
помешало мне за него ухватиться, пока он шел на ступеньку впереди.
Он оставил дверь за собой открытой, и я вошла вслед за ним.
Он стоял в середине большого открытого пространства. Даже в темноте комната
была какой-то необычно светлой, белые стены блестели в лунном свете. Роан стоял
в этом серебряном сиянии темным силуэтом. Он стал глядеть на море, как бывало
всегда, когда мы сюда входили, – остановился и смотрел из окон в южной и
западной стене. Море уходило от окон прочь блестящим шевелящимся разливом
серебристого сияния и мрака, и оторочка белой пены кружевом отделяла его от
берега.
Я всегда буду в сердце Роана второй, потому что любовь его
принадлежит первой возлюбленной – морю. Он будет оплакивать ее потерю, когда я
превращусь в прах могильный. И это знание несло одиночество. То же одиночество,
что ощущала я при дворе, глядя, как сидхе ссорятся из-за оскорблений, нанесенных
за сто лет до моего рождения и за которые они будут браниться еще сто лет после
моей смерти. Это, конечно, горьковато, но главное – четкое чувство, что я всюду
чужая. Я – сидхе и поэтому не могу быть человеком, и я смертная, а потому не
могу быть сидхе. Ни рыба ни мясо.
Но даже в этом чувстве одиночества, оставленности, мой
взгляд скользнул к кровати. Гора белых простынь и подушек – Роан кое-как ее
прибрал. Лишь бы простыни чистые, а глаженые – это уже излишество.
Я вдруг представила его себе обнаженным на фоне простыней.
От этого зрелища у меня свело живот, стало трудно дышать. Привалившись к двери,
я подождала, пока смогу снова двигаться, и выпрямилась. Я не буду подчиняться
химии и магии. Я сидхе – слабая, низшая сидхе, но это не меняет того, что я –
на вершине всего, что мы и люди называем магией. Я не крестьянка какая-нибудь,
впервые попробовавшая вкус фейри. Я – принцесса сидхе, и видит Богиня, буду
вести себя соответственно.
Я заперла дверь, и даже щелчок замка не заставил Роана обернуться.
Он всегда общался с морем в окне, пока не был готов заняться мною. Только
сегодня у меня не было на это терпения. Я включила свет в ванной и заморгала,
ослепленная. Ванная была тесной – едва хватало места для стульчака, умывальника
и ванны. Ванна, быть может, была здесь с постройки дома, потому что была
глубокой, на четырех лапах, весьма древнего вида. Занавеска душа висела над ней
на палке. На занавеске были изображения тюленей со всего мира, и под каждым его
название. Я ее заказала по каталогу, который всегда попадается на глаза, если у
тебя есть биологическое образование; нашла среди футболок с анималистическими
рисунками, книг о путешествиях в Арктику и летних месяцах, проведенных за
наблюдением за волками в глухих местах. Роану она понравилась, и я была рада
ему ее подарить. Мне очень нравится заниматься сексом в душе в окружении моего
подарка.
Вдруг мне представилось его тело, голое и мокрое, ощущение
его кожи, скользкой от мыла. Тихо выругавшись, я отодвинула занавеску, включила
воду, чтобы она стала теплой. Мне надо было смыть Слезы раньше, чем я сделаю
что-нибудь, о чем потом пожалею. Сегодня мне ничего не грозит. Никто не
появится у меня в дверях по крайней мере до завтрашнего утра. Я возьму Роана,
наполню ладони шелком его кожи, завернусь в сладкий аромат его тела. Кому от
этого будет плохо?
Но это говорили Слезы, а не я. Сегодня мне надо заставить
голову работать, если я собираюсь убраться из города. Полиции это не
понравится, но копы меня не убьют, а родственники убьют. И вообще в Калифорнии
даже смертной казни нет.
Платье разорвалось настолько, что я попыталась стянуть
рукава с плеч, как у жакета, но молния держала их на месте. Спереди платье
густо и склизко пропиталось маслом. Никогда не видела, чтобы кто-то так
безрассудно тратил вещество, которое даже сидхе считают драгоценным. Но если бы
я погибла с Алистером Нортоном, то сидхейский колдун мог бы считать, что никто
не знает, что такое Слезы Бранвэйн. Сидхе весьма снобистски думают о том, что
знают и чего не знают низшие фейри. Колдун или колдунья полагали, что, если я
погибну, им ничего грозить не будет.
Эти сидхе, кто бы они ни были, передали Слезы Бранвэйн
смертному для использования против феи. Это наказуемо вечной мукой. У
бессмертия есть свои теневые стороны, и одна из них – что наказание может
длиться очень, очень долго.
