Он свалился на меня, вдруг потяжелев, и шея его оказалась у
моего лица, так что я ощутила колотящийся пульс, прыгающий у меня по коже. Мы
лежали, переплетясь так тесно, как только могут переплестись мужчина с
женщиной, держали друг друга, пока успокаивались наши сердца.
Роан поднял голову, приподнялся на руках взглянуть на меня.
Это был взгляд удивления, как у ребенка, который узнал новую радость, о
существовании которой он до сих пор не догадывался. Роан ничего не говорил,
просто смотрел на меня, улыбаясь.
И я тоже улыбалась, но была во мне чуть заметная нотка
грусти. Я вспомнила, что я забыла. Я должна была принять душ и покинуть город.
Я не должна была ни за что касаться Роана, когда на наших телах Слезы Бранвэйн.
Но что сделано, то сделано.
Мой голос оказался тихим, странным даже для моих ушей, будто
я давным-давно не говорила.
– Посмотри на свою кожу.
Роан глянул на собственное тело и зашипел, как вспугнутый
кот. Он скатился с меня и сел, разглядывая руки, плечи, всего себя. Он светился
легким, почти янтарным светом, как огонь, отраженный в драгоценности, и этой
драгоценностью было его тело.
– Что это? – спросил он тихим и чуть ли не
испуганным голосом.
– Ты на эту ночь – сидхе.
Он посмотрел на меня:
– Я не понял.
– Знаю, – вздохнула я.
Он поднес руку поближе ко мне. Я светилась белым, холодным
светом, как луна через стекло. Янтарное сияние его руки отражалось в этом белом
сиянии, превращая его в бледно-желтое, пока его рука двигалась надо мной.
– И что я могу с этим сделать?
Я смотрела, как он ведет надо мной рукой, тщательно стараясь
не коснуться моей кожи.
– Не знаю. Все сидхе разные. У всех у нас разные
способности. Разные вариации темы.
Он положил руку на шрам у меня на ребрах, сразу под левой
грудью. Рубец болел, как артрит в холодную погоду, только холодно не было. Я
отодвинула его руку от этой отметины. Она была четким отпечатком руки большей,
чем рука Роана, более длинной, с более тонкими пальцами. Коричневого цвета и
чуть приподнята над уровнем кожи. Шрам становился черным, когда кожа у меня
светилась, будто свет не мог ее коснуться – слепого пятна.
– Откуда это? – спросил он.
– От дуэли.
Он снова попытался потрогать шрам, и я схватила его за руку,
прижалась, заталкивая это янтарное сияние в свое белое. Ощущение было будто
наши руки слились вместе, плоть раздается, распухает. Он отдернулся, потирая
руку о грудь, но от этого масло размазалось по руке, и лучше не стало. Роан еще
не понял, что это лишь первая проба того, что значит быть сидхе.
– У каждого сидхе есть рука силы. Некоторые умеют
исцелять прикосновением. Некоторые умеют убивать. Та сидхе, с которой я
дралась, приложила руку мне к ребрам. Она сломала мне ребра, разорвала мышцы и
пыталась раздавить сердце – все это даже не пробив кожи.
– Ты проиграла дуэль, – сказал он.
– Я проиграла дуэль, но осталась жить, а для меня это
всегда был достаточный выигрыш.
Роан нахмурился.
– Ты погрустнела. Я знаю, что тебе понравилось, откуда
же такая мрачность?
Он провел пальцем по моему лицу, и на пути его прикосновения
кожа засветилась ярче. Я отвернулась.
– Слишком поздно спасать тебя, Роан, но еще не поздно
мне спасти себя.
Я почувствовала, что он лег рядом, и сдвинулась чуть-чуть,
чтобы не соприкасаться с ним всей длиной тел. И посмотрела на него с расстояния
в пару дюймов.
– От чего тебя спасать, Мерри?
– Не могу объяснить тебе причину, но я должна уехать.
Не из этой квартиры – из города.
Он удивился:
– Зачем?
Я покачала головой:
– Если я тебе расскажу, ты окажешься еще в большей
опасности, чем сейчас.
Он это принял и не стал расспрашивать дальше.
– Чем я могу тебе помочь?
Я улыбнулась, потом засмеялась.
– Я не могу ехать в машине, не говоря уже – в аэропорт,
пока сияю как восходящая луна, а гламор я не могу ставить, пока не выдохнется
масло.
– И долго это? – спросил он.
– Не знаю.
Я посмотрела вдоль его тела и увидела, что он обмяк, хотя,
как правило, он быстро восстанавливался. Но я знала то, чего не знал он.
Сегодня я сидхе, нравится мне это или нет.
– А какова твоя рука силы? – спросил он, хотя много
времени ушло у него на этот вопрос. Наверное, он очень хотел знать, раз спросил
без приглашения.
Я села:
– У меня ее нет.
Он сдвинул брови:
– Ты говорила, что у всех сидхе она есть.
Я кивнула:
– Это один из многих предлогов, на основании которых
другие мне многие годы отказывают.
– Отказывают в чем?
– Во всем. – Я подняла руку чуть над его телом, и
янтарное свечение стало ярче, идя за моим прикосновением, как раздуваемый
дыханием уголь. – Когда наши руки слились, это был один из побочных
эффектов силы. Наши тела способны на то же самое.
Он приподнял брови.
Я накрыла его ладошкой, и он ответил, но я влила в него
силу, и он тут же встал твердо, готовый. От этого у Роана сжался живот,
заставил его сесть, отодвинуть от себя мою руку.
– Почти что слишком хорошо. Почти что больно.
– Да, – кивнула я.
Он слегка нервозно засмеялся:
– Вроде бы ты говорила, что у тебя нет руки силы.
– Нет, но я происхожу от пяти различных божеств
плодородия. Я могу возвращать тебе силу всю ночь, так часто и так быстро, как
мы захотим. – Я склонилась к нему. – Ты сегодня как дитя, Роан. Ты не
умеешь управлять силой, а я умею. Я могу тебя заводить снова и снова, пока ты
не сотрешь кожу до мяса и не будешь умолять меня перестать.
Он лежал на кровати, а я двигалась над ним, и теперь он
смотрел на меня снизу вверх расширенными глазами, и каштановые волосы
рассыпались вокруг его лица. Сегодня у них был почти тот же оттенок, что у
моих, – почти. Роан выговорил с придыханием:
– Если так, то и ты сотрешься до мяса.
– Подумай, что было бы, будь я не единственной сидхе в
комнате. Подумай, что мы могли бы заставить тебя делать, и ты не мог бы нам
помешать.
Последние слова я произнесла в его полуоткрытые губы. Когда
я его поцеловала, он вздрогнул, как от боли, хотя я знаю, что больно не было.
Я отодвинулась взглянуть ему в лицо.
