– Ты меня боишься.
Он сглотнул слюну:
– Да.
– Это хорошо. Теперь ты начинаешь понимать, чтб вызвал
к жизни в этой комнате. За силу приходится платить, Роан, как и за
удовольствие. Ты вызвал и то, и другое, и если бы я была другой сидхе, ты
заплатил бы очень дорого.
Я видела, как страх заполняет его глаза, расходится по лицу.
И мне это было приятно. Мне нравится острота, которую страх умеет придавать
сексу. Не тот сильный страх, когда не знаешь, останетесь ли вы оба в живых, но
страх поменьше, когда рискуешь кровью, болью, но ничем неисцелимым, ничем из
того, чего не хочешь. Есть огромная разница между легкой игрой и жестокостью.
Вторая – не моя стихия.
Я смотрела на Роана, на эту сладкую кожу, прекрасные глаза,
и хотела ногтями оставить царапины на красивом теле, погрузить зубы в плоть,
пустить чуть-чуть крови из разных мест. От этого мое тело задергалось в тех
местах, которые у большинства не откликаются на насилие, каким бы мягким оно ни
было. Может, у меня не так провода проведены, но наступает момент, когда либо
принимаешь себя такой, как ты есть, либо обречешь себя быть несчастной до конца
дней своих. И без того другие стараются сделать тебя несчастной, не надо им в
этом помогать. Я хотела чуть-чуть боли, чуть крови, чуть страха, но Роану все
это было чуждо. Боль не принесет ему удовольствия, а пытки – это не мое. Я не
садистка, и Роан никогда не узнает, как ему повезло, что этот вывих среди моих
потребностей не числится. Конечно, всегда есть другие потребности.
Я его хотела, хотела так, что сама себе не верила, что буду
осторожной. Роан до могилы пронесет желание повторить сегодняшние переживания,
где бы эта могила ни была, но от этой ночи у него могут остаться не только
психологические шрамы – если я не сдержусь. Даже сейчас, когда он стал сидхе на
эту одну ночь, я не могла отбросить весь свой контроль. В этой ситуации мне
надлежало управлять, мне надлежало решать, что мы будем делать и что не будем.
Мне уже до ужаса надоела роль того, кто проводит черту. Дело тут даже не в
тоске по магии, которой мне недоставало. Мне просто хотелось, чтобы другой
командовал или был хотя бы мне равен. Я не хотела тревожиться, как бы не
сделать больно любовнику. Я хотела, чтобы мой любовник мог сам себя защитить, и
я, когда мне захочется, могла бы делать именно то, что захочется, без страха за
него. Неужто я слишком многого прошу?
Я снова глянула на Роана. Он лежал на спине, забросив руку
за голову, другую положив поперек живота, согнув ногу в колене и показывая себя
во всей красе. Страх исчез с его лица, оставив только желание. Он понятия не
имел, что может произойти в ближайшие часы, если я хоть чуть-чуть ослаблю
осторожность.
Я спрятала лицо в ладони. Мне не хотелось быть осторожной.
Мне хотелось всего, что может дать сегодня магия, и к черту последствия. Может,
если я ему сделаю достаточно больно, Роан не будет вспоминать это как что-то
чудесное? Может, он не будет жаждать этого снова, как золотого сна, будет
страшиться, как кошмара? Тихий голосок у меня в сознании шептал, что так будет
лучше для него. Пусть он боится нас, боится нашего прикосновения, нашей магии и
никогда не захочет снова ощутить прикосновение рук сидхе к своему телу.
Небольшая боль сейчас избавит его от вечного страдания в будущем.
Я знала, что это ложь, но все равно не могла на него
смотреть.
Его пальцы коснулись моей спины, и я вздрогнула, как от
удара. И продолжала держать руки у лица.
– Это ведь у тебя не ожоги на плечах?
Я опустила руки, но глаз не открыла.
– Нет, не ожоги.
– А что?
– Другая дуэль. Он пытался магией заставить меня
превратиться посреди схватки.
Я услышала, ощутила, как Роан придвигается ко мне, но он не
трогал меня больше. Я была благодарна за это.
– Но смена облика – это не больно. Это чудесно.
– Может быть, для вас, для шелки, но не для нас. Это
больно, будто все кости у тебя ломаются одновременно и переставляются. Я
совершенно не умею менять облик по своей воле, но видела это у других. Пока
идет изменение, ты беспомощен.
– Тот другой сидхе хотел тебя отвлечь.
– Да.
Я открыла глаза и уставилась в черноту окон. Они работали
как черные зеркала, показывая сидящего за мной Роана, и он светился как солнце
позади луны моего тела. Три цветных кольца моих глаз сияли настолько ярко, что
даже с расстояния их можно было различить отчетливо: изумруд, нефрит, жидкое
золото. Даже у Роана глаза светились коричневым медом, как раскаленная бронза.
Магия сидхе была ему к лицу.
Он потянулся ко мне, и я напряглась. Роан провел рукой по
ряби моих шрамов.
– Как ты помешала ему тебя превратить во что-то?
– Я его убила.
Глаза отражения Роана в окне расширились, тело его
напряглось.
– Ты убила сидхе королевской крови?
– Да.
– Но они же бессмертны.
– Я истинно смертная, Роан. Какой есть единственный
способ умереть для всех вечных фейри?
Я видела, как мелькнула мысль у него на лице, потом в глазах
появилось понимание.
– Вызвать смертную кровь. Смертные разделяют наше
бессмертие, а мы – их смертность.
– Вот именно.
Он сел поближе, встал на колени, но обращался к моему
отражению, не ко мне.
– Но это же очень специальный ритуал. Вызвать
смертность случайно нельзя.
– Ритуал дуэли связывает двух участников в смертном
бою. Среди темных сидхе принято делиться кровью перед схваткой.
У него еще сильнее расширились глаза – два больших озера
темноты.
– А когда они пьют твою кровь, они делят с тобой твою
смертность.
– Да.
– Они это знали?
Я улыбнулась – не могла сдержаться.
– Узнали, лишь когда Арзул умер с моим кинжалом в
груди.
– Наверное, ему была трудна битва, раз он решил
попытаться изменить твою форму. Это для сидхе серьезное заклинание. Если он не
боялся смерти, значит, ты его серьезно ранила.
Я покачала головой:
– Он рисовался. Ему было мало меня убить. Он хотел
сперва меня унизить. Если один сидхе заставит другого изменить форму, он
докажет, что как маг он сильнее.
– Значит, он рисовался, – сказал Роан. Это было
наиболее близко к вопросу о том, что случилось дальше.
– Я его ударила, надеясь просто отвлечь, но мой отец меня
учил никогда не бить впустую. Даже если ты знаешь, что противник бессмертен,
бей так, будто он смертен, потому что смертельные удары болят сильнее, даже
если не убивают.
– И того, кто оставил тебе эти шрамы, ты тоже
убила? – Его рука сзади погладила мои ребра.
