– Отвращения? Утер, ты слишком долго прожил среди
людей. Ты – призрак-в-цепях и выглядишь именно так, как тебе полагается. Есть и
другие фейри той же породы. Ты не урод.
Он покачал головой:
– Я изгнан, Мерри. Мне никогда не стать фейри, а среди
людей я урод.
У меня сердце сжалось от этих слов.
– Утер, не надо, чтобы чужие взгляды заставили тебя
себя ненавидеть.
– А как иначе? – спросил он.
Я положила руку ему на грудь, ощутила уверенное сильное
биение сердца.
– Вот там, внутри, – Утер, мой друг, и я люблю
тебя как друга.
– Слишком долго я жил среди людей, чтобы не знать, что
значат эти разговоры о дружбе, – ответил он.
И снова отвернулся от меня, тело его напряглось и стало
неудобным, будто он не мог вынести моего прикосновения.
Я встала на колени. Я бы сказала, что села на него верхом,
но лучшее, что у меня вышло, – поставить колено на каждое его бедро.
Руками я стала трогать его лицо, проводя по крутизне лба, густым бровям. Мне
пришлось опустить руки, чтобы снизу потрогать его щеки. Большими пальцами я
погладила его рот, потерлась о гладкую кость бивней.
– Ты – красивый призрак-в-цепях. Такие двойные бивни
высоко ценятся. А закругление в конце – среди призраков оно считается признаком
мужественности.
– Откуда ты это знаешь? – удивленно шепнул он.
– Когда я была подростком, королева взяла себе
любовника-призрака по имени Янник. Она говорила, побывав с ним, что ни один
сидхе не мог так ее наполнить, как Призрак Сердец.
Кончилось тем, что она обозвала его Призраком Дураков, и он
выпал из фавора. Но он остался жив, что редко случалось среди несидхейских
любовников королевы. Люди обычно кончали жизнь самоубийством.
Утер уставился на меня. Когда я стояла на нем на коленях,
наши глаза были почти на одном уровне.
– И что ты думаешь о Яннике? – спросил он тихим,
замирающим голосом, так что мне пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.
– Я думаю, что он был дурак. – Я потянулась
поцеловать Утера, и он отвернулся. Я взяла его ладонями за лицо и повернула к
себе. – Но я всех любовников королевы считала дураками.
Мне пришлось сесть на колени к Утеру, пропустив ноги по обе
стороны от его тела, чтобы его поцеловать. Бивни, конечно, мешали, но если это
уберет выражение страдания из его глаз, то стоит усилий.
Я целовала его как друга. Я целовала его, потому что не
считала его уродом. Я выросла среди таких фейри, что Утер рядом с ними по
людским меркам – мальчик с глянцевой обложки. Одна из вещей, которым учит
Неблагой Двор, – это любовь к любому виду фейри. Слов "уродливый"
при этом Дворе просто не употребляется. А при Благом Дворе я сама считалась
уродкой – недостаточно высокая, недостаточно стройная, и волосы
кроваво-каштанового цвета, как при Неблагом Дворе, не рыжие по-человечески, как
принято при Благом. При Неблагом Дворе у меня тоже было немного
"кавалеров". Не потому, что меня там не находили привлекательной, а
потому что я смертная. Наверное, их пугала сидхе, которая была смертной. Они к
этому относились как к заразной болезни. Только Гриффин решил попытаться, но
для него я тоже оказалась недостаточно сидхе.
Я знала, что мне вовеки придется быть чужаком, уродом. И все
это я вложила в поцелуй, закрыв глаза, взяв Утера ладонями за подбородок.
Утер целовал так же, как говорил, – осторожно, когда
каждый звук и каждое движение тщательно продуманы. Руки его сплелись у меня на
пояснице, и я ощутила их поразительную силу, потенциал его тела сломать меня,
как фарфоровую куколку. Одно резкое движение – и он бы оказался во мне и
насквозь без повреждений. Но я доверялась Утеру, и я хотела, чтобы он снова в
себя поверил.
– Очень не хочется вас прерывать, – вдруг сказал
Джереми, – но впереди еще одна авария. И авария на каждой боковой улице,
куда мы пытались свернуть.
Я оторвалась от поцелуя:
– Что?
– Две аварии на двух боковых дорогах.
– Для случайности слишком много, – сказал Утер.
Он нежно поцеловал меня в щеку и дал мне выскользнуть из его
объятий и сесть рядом, все еще оставаясь в тени его энергии Боль в его глазах
исчезла, оставив что-то более солидное, более уверенное в себе. Это стоило
поцелуя.
– Они знают, что я была в квартире Роана, но не знают,
где я теперь. Пытаются отрезать все пути бегства.
Джереми кивнул.
– Почему ты их не почуяла?
– Была слишком занята, – объяснил Ринго.
– Не в этом дело, – возразила я. – Как аура
Утера скрывает меня от них, точно так же не дает и мне их ощутить.
– Если ты от него отодвинешься, сможешь их
обнаружить, – сказал Джереми.
– А они меня, – ответила я.
– Что мне теперь делать? – спросил Ринго.
– Кажется, мы застряли в пробке. Не думаю, что ты можешь
что-нибудь сделать, – ответила я.
– Они перекрыли все дороги, – сказал
Джереми. – И сейчас начнут обыскивать автомобили. В конце концов они нас
найдут. Нужен какой-то план.
– Если Утер меня подержит, я могу попытаться выглянуть,
не обнаружат ли мои глаза того, чего не ощущают другие чувства.
– С удовольствием, – улыбнулся Утер.
Мы оба улыбались, когда я переползла на второй ряд сидений.
Утер наклонился ко мне через спинки, держа ручищу на моем плече. У одной
стороны улицы стояли припаркованные автомобили, и две полосы движения уходили
от светофора. Стояли мы потому, что на светофоре столкнулись три машины. Одна
из них лежала на мостовой, перевернутая. Вторая в нее врезалась, а третья
влетела в обе, так что они все три представляли собой кучу битого стекла и
искореженного металла. Я могла себе представить, как вторая и третья машина
врезались в первую, а вот чего я никак не видела – это как первая перевернулась
набок и вверх колесами посреди дороги. Ни один сценарий, который приходил мне в
голову, такого результата не дал бы. Перевернуть машину так, чтобы она как
можно лучше перегородила улицу. Ручаться можно было, что эту машину перевернул
кто-то – или что-то, – чтобы остальные две в нее врезались. Они создали
плотину из автомобилей и истекающих кровью людей. Пока они могут использовать
гламор, чтобы прикрыть себя и избежать обвинения, им наплевать на случайных
раненых. До чего же я иногда ненавижу своих родичей!
На тротуарах собрались люди, они выходили из машин, стояли в
открытых дверях. Посреди перекрестка остановились две полицейские машины,
остановив тех, кто пытался еще проехать перекресток поперек. Огни этих машин
полосовали ночь цветными мигалками, соперничая с уличными фонарями и
освещенными окнами офисов и клубов по обе стороны улицы. Слышен был приближающийся
вой "скорой помощи" – вот зачем, наверное, полиция остановила
движение.
