Много лет назад я поклялась себе, что никогда не дам ей
повода применить свою изобретательность ко мне.
– На мне и так смертный приговор, Шолто, и я не хочу
добавлять к нему пытку.
– Если я сохраню тебя живой и невредимой, ты рискнешь?
– Живой и невредимой? Как?
Он только улыбнулся, поднял руку и крикнул:
– Такси!
На пустой улице тут же их появилось три штуки. Шолто всего
лишь хотел вызвать такси, но понятия не имел, какое впечатление произведет в
Лос-Анджелесе способность вызвать три такси сразу на пустой улице. Он мог бы
реанимировать трупы, еще не остывшие, – это тоже произвело бы впечатление.
Но я живу в этом городе три года, и такси, подъехавшее, когда оно тебе нужно,
куда поразительнее ходячего трупа. Их-то я, в конце концов, видела, а вот
послушное такси – это совершенно новый вид.
Глава 11
Через час мы с Шолто сидели в двух очень красивых, но
неудобных креслах около белого столика. Комната была элегантна, только слишком,
пожалуй, много розового и золотого на мой вкус. На столе стояло вино и поднос с
закусками. Вино было очень сладким, десертным. Оно дополняло лежащий на подносе
сыр, но конфликтовало с икрой. Правда, я никогда не пробовала ничего такого,
что сделало бы икру приемлемой. Сколько бы она ни стоила, а все равно по вкусу
– рыбьи яйца.
Шолто, кажется, нравились икра и вино.
– Шампанское подошло бы больше, только я его всю жизнь
не люблю, – сказал он.
– Мы что-то празднуем? – удивилась я.
– Надеюсь, заключение союза, – ответил он.
Я помолчала минуту, приложившись к слишком сладкому вину и
глядя на Шолто.
– Какого рода союз?
– Между нами двумя.
– Это я догадалась. Главный вопрос таков, Шолто: зачем
тебе союз со мной?
– Ты – третья в очереди к трону.
Лицо его стало очень замкнутым, очень осторожным, будто он
не хотел позволить мне знать, что он думает.
– И?.. – спросила я.
Он заморгал на меня трехцветно-золотыми глазами:
– Зачем любому сидхе союз с женщиной, стоящей в двух
ступенях от трона?
– В обычной ситуации причина была бы разумной, но мы с
тобой оба знаем: единственная причина, по которой я остаюсь третьей в очереди
престолонаследия, – это клятва, которую мой отец взял с королевы перед
тем, как умер. Она бы меня от престолонаследия отстранила хотя бы за мою
смертность, если бы не эта клятва. У меня нет положения при Дворе, Шолто. Я –
первая в роду принцесса, не имеющая магии.
Он осторожно поставил бокал на стол:
– Но ты одна из лучших среди нас в том, что касается
личного гламора, – сказал он.
– Да, правда, да это самый сильный из моих даров.
Благодарение богу, я все еще зовусь Ник-Эссус, дочь Эссуса. Этот титул я ношу с
детства и должна с ним расстаться, когда войду в силу. Если только это
когда-нибудь случится. Я могу никогда не войти в силу, Шолто. Это одно может
убрать меня из линии престолонаследия.
– Если бы не обет, данный королевой твоему отцу, –
сказал Шолто.
– Да.
– Я знаю, до чего королева тебя ненавидит, Мередит. С
такой же силой, как она презирает меня.
Я поставила бокал, делая вид, что вино мне нравится.
– У тебя достаточно магии для придворного титула. Ты не
смертный.
Он посмотрел на меня, и это был долгий, тяжелый, почти
суровый взгляд.
– Не притворяйся, Мередит. Ты отлично знаешь, почему
королева не выносит моего вида.
Я не отвела глаз от этого тяжелого взгляда, но это было...
неуютно. Я знала, и весь Двор знал.
– Скажи, Мередит, скажи вслух.
– Королева не одобряет твоей смешанной крови.
Он кивнул почти с облегчением:
– Да.
Суровость его взгляда было неприятно видеть, но она хотя бы
была непритворной. Насколько я знаю, все остальное было напускным. А мне
хотелось видеть ту правду, что скрывает это красивое лицо.
– Но не в этом дело, Шолто. Сейчас среди сидхе
королевской крови метисов больше чистокровных.
– Верно, – сказал он. – Ей не нравится
наследие моего отца.
– И дело не в том, что твой отец – ночной летун, Шолто.
Он нахмурился:
– Если ты к чему-то ведешь, говори прямо.
– Если не считать заостренных ушей, то гены сидхе
побеждают, с кем бы мы ни спаривались.
– Гены, – повторил он. – Я забыл, что ты
первая среди нас выпускница современного колледжа.
Я улыбнулась:
– Отец надеялся, что я стану доктором.
– Если ты не можешь лечить прикосновением, то что ты за
доктор?
Он сделал большой глоток вина, будто мы все еще спорили.
– Надо тебя как-нибудь сводить на экскурсию в
современную больницу.
– Все, что ты захочешь мне показать, будет принято с
удовольствием.
Та эмоция, которая чуть не проглянула в этих словах, была
смыта волной двусмысленности.
Я сделала вид, что не заметила ее, и продолжала свою линию.
Я увидела истинную эмоцию и хотела увидеть больше. Если мне придется ставить
жизнь на кон, то мне надо увидеть Шолто без масок, которые Двор нас приучил
носить.
– До тебя все сидхе выглядели как сидхе, чья бы кровь
ни примешалась к крови в их жилах. Я думаю, королева видит в тебе
свидетельство, что кровь сидхе становится слабее, как и моя смертность тоже
показывает, что кровь редеет.
Красивое лицо стянуло злостью.
– Неблагие провозглашают, что все фейри красивы, но
некоторые красивы только на одну ночь. Развлечение, но не больше.
Я видела, как гнев ползет у него по плечам, по рукам.
– Моя мать, – выплюнул он последнее слово, –
думала провести ночь удовольствия, не заплатив за это своей цены. Этой ценой
был я.
Он выдавливал слова по одному; от гнева глаза его
загорелись, и цветные круги пылали как желтое пламя и расплавленное бурлящее
золото.
Я пробилась сквозь эту безупречную внешность и нащупала
больной нерв.
– Я бы сказала, что эту цену заплатил ты, а не твоя
мать. Родив тебя, она вернулась ко Двору, к своей жизни.
Он глядел на меня, все еще пылая гневом.
Я говорила с этим гневом осторожно, чтобы он не выплеснулся
на меня, но мне он нравился. Он был настоящим, а не расчетливо выбранным
настроением ради какой-то цели. Это настроение он не выбирал и не рассчитывал,
оно овладело им, и мне это нравилось, очень нравилось. Одна из вещей, которые я
любила в Роане, – это что эмоции у него лежали так близко к поверхности.
Он никогда никаких чувств не изображал. Правда, именно эта черта позволила ему
уйти в море в новой тюленьей шкуре и даже не сказать "прощай". У
каждого свои недостатки.
