Слабая дрожь зародилась в ее пальцах, пошла вверх по рукам,
и она затряслась вся, будто ей стало холодно. Может, и стало, только это был не
тот холод, от которого спасет лишний свитер. Никакое внешнее тепло такого
внутреннего холода не прогонит. Ее надо было согреть от самой разбитой
сердцевины души и до кончиков пальцев. Кто-то должен был бы влить в нее силу,
магию, по капле, как оттаивают ископаемое тело, найденное во льду. Если оттаять
его слишком быстро, только еще сильнее повредишь. Такое тонкое использование
силы – за пределами моих способностей. Все, что могла сделать я, – это отмерить
ей немножко спокойствия, уменьшить ее страх; но тот, кто наложил заклятие,
учует и это. Он не сможет проследить меня, но будет знать, что она ходила к
кому-то, кто пытался ее лечить на парапсихическом уровне. Интуиция мне
подсказывала, что автору заклятия это не понравится. И он может, скажем так,
поспешить – ускорить процесс.
Я ощущала засасывающую энергию заклинания, как она пытается
пробить мою защиту, сожрать и меня тоже. Как рак магического свойства, только
заразнее гриппа. Скольких она уже заразила? Сколько людей ходит сейчас вокруг,
а эта штука высасывает капли их энергии? Человек, обладающий небольшими
парапсихическими способностями, понял бы, что случилось что-то, но что – не мог
бы узнать. Такие люди избегали бы Фрэнсис Нортон, потому что при ней им было бы
плохо, но могли бы неделями не понимать, что эта слабость, усталость,
неопределенное чувство безнадежности, депрессия вызваны заклятием.
Я хотела было сказать ей, что собираюсь сделать, но, глядя в
эти расширенные глаза, не стала. Она бы лишь напряглась сильнее, испугалась
больше. Лучшее, что я могла, – это сделать заклинание для нее как можно
менее заметным. Я постараюсь, чтобы она не почувствовала, как заклинание
вернется в нее, – но это и все, что было в моих силах.
Заклинание загустело, почернело, стало реальнее за те
несколько мгновений, что липло к моей коже. Я стала его отдирать с руки. Оно
липло как смола, скатывалось, как толстая ткань. Каждый дюйм кожи, который мне
удавалось освободить, ощущался легче, чище. Невозможно было себе представить,
каково это – жить полностью в такой скорлупе. Это как если всю жизнь провести
без кислорода в темной комнате, куда не проникают ни свет, ни воздух.
Я освободила предплечье, кисть, медленно вытащила пальцы из
ее ладони. Она стояла тихо-тихо, как спрятавшийся в траве кролик, в отчаянной
надежде, что лиса пройдет мимо, только лежать надо очень тихо. Чего не понимала
Фрэнсис Нортон – что лиса уже ее наполовину проглотила, и только задние ножки
бьют по воздуху.
Когда я вытащила пальцы, заклинание прилипло к ним, потом
отлипло и шлепнулось назад с почти слышимым звуком. Я вытерла руку о жакет. От
заклинания я очистилась, но страшно хотелось вымыть руку горячей водой, не
жалея мыла. Обычная вода и мыло не помогли бы, а вот от соли или святой воды
толк мог бы быть.
Фрэнсис рухнула в кресло, спрятав лицо в ладонях, плечи ее
тряслись. Сначала я подумала, что она плачет беззвучно, но когда Наоми обняла
ее, она подняла сухое лицо. Фрэнсис тряслась, просто тряслась, словно уже не
может плакать, не то чтобы не хочет, а именно не может, потому что слезы
кончились. Она сидела, и любовница мужа обнимала ее, укачивала. Ее так трясло,
что зубы стучали, но она не плакала. И это было хуже всего.
– Леди, прошу прощения – мы только выйдем на минутку.
Я глянула на Джереми и пошла к двери, зная, что он идет за
мной. В коридоре он закрыл дверь и сразу начал:
– Мерри, прости меня. Я жал ей руку, и ничего такого не
было. Это заклинание на меня не среагировало.
Я кивнула – я ему верила.
– Может, я на вкус получше.
Он усмехнулся:
– По опыту не знаю, конечно, но я был бы готов за это
поручиться.
Я улыбнулась.
– Физически – быть может, но мистически ты по-своему не
слабее меня. Господом и Госпожой клянусь, ты куда лучше маг, чем я могу стать в
этой жизни, а оно на тебя не среагировало.
Он кивнул:
– Как видишь. Может, ты и права, Мерри. Может, для тебя
это слишком опасно.
– Теперь он осторожничает, – сказала я в
пространство.
Он посмотрел на меня, стараясь не улыбнуться:
– Почему-то мне кажется, что ты не окажешься той
стервой с каменным сердцем, о ком я так мечтал.
Я прислонилась к стене и взглянула сердито:
– Эта штука такая злобная, что нам и полиция может
помочь.
– Обратиться в полицию – это их не спасет. У нас нет
доказательств, что это сделал ее муж. Если мы не докажем это в суде, он не
получит срок, а значит, сможет и дальше долбать их магией. Чтобы он их не
тронул, нам надо засадить его в защищенную камеру.
– А пока он не окажется в тюрьме, им нужна будет
магическая защита. Это работа не детектива, а няньки.
– Утер и Ринго – отличные няньки, – сказал он.
– Могу себе представить.
– И все равно ты недовольна. В чем дело?
– Нам надо от этого дела устраниться, – сказала я.
– Но ты не можешь.
Теперь он улыбался.
– Да, не могу.
В Соединенных Штатах тьма детективных агентств, которые
говорят, что специализируются на сверхъестественном. Это хороший бизнес, но
большинство таких агентств свою рекламу подтвердить не могут. А мы можем. Мы –
одно из немногих агентств, которые могут похвастаться персоналом, где все,
кроме двоих, – фейри. Мало есть чистокровных фейри, которые выдержат жизнь
в большом людном городе. Л-А лучше, конечно, Нью-Йорка или Чикаго, но все равно
это выматывает – когда тебя окружает столько металла, машин, людей. Мне это не
мешает – моя человеческая кровь дает мне умение по-человечески терпеть тюрьму
из стекла и стали. Культурные и личные мои предпочтения – сельская местность,
но это не обязательно. Хорошо бы, но без нее я не стану чахнуть и вянуть. А
есть фейри, которые станут.
– Хотела бы я им отказать, Джереми.
– У тебя тоже дурное предчувствие?
Я кивнула:
– Ага.
Но если я их выгоню, это дрожащее, бесслезное лицо будет
преследовать меня во сне. Насколько мне известно, она может ко мне явиться
после того, как их убийца закончит свою работу. И явятся они как праведные
привидения и будут изводить меня стонами за то, что я заведомо лишила их
последнего шанса выжить. Принято думать, что призраки являются к тому, кто их
фактически убил, но это не совсем так. У привидений своеобразное чувство
справедливости, и мне вполне может выпасть жребий таскать их за собой повсюду,
пока не найду кого-нибудь, кто их упокоит. Если их вообще можно будет упокоить.
Бывают духи, которых так просто не возьмешь. Тогда у вас может появиться
фамильное привидение, воющее как баньши при каждой смерти. Не знаю, хватит ли
на это силы характера у кого-нибудь из этих двоих, но мне это уже было все
равно. Меня заставило вернуться в кабинет мое собственное чувство вины, а не
страх перед упреками привидений. Говорят, что у фейри нет души, нет чувства
личной ответственности. У некоторых – да, но не у Джереми и не у меня. Тем хуже
для нас. Тем хуже.
