Я не ожидала ответа, но не могла даже придумать что-нибудь
настолько плохое.
Улыбка погасла на лице Шолто.
– Королева однажды это сделала, – сказал он.
– Что именно?
– Заставила одного из нас раздеться и проползти по
битому стеклу. С условием, что, если он это сделает и не покажет боли, она ему
даст.
Я моргнула. Я слыхала о худшем, да черт побери, я видала
худшее. Но мне хотелось знать, кто это был, и потому я спросила:
– Кто это был?
– Мы, стражи, поклялись сохранить это унижение в тайне.
Так наша гордость легче это переживет.
Снова в глазах его появилось это потерянное выражение. И
снова я задумалась, что же такое сделал Кел, что хуже игр королевы.
– Почему не сделать такое предложение более сильной
сид-хе, не входящей в стражу принца? – спросила я.
Он едва заметно улыбнулся.
– При Дворе есть женщины, не входящие в стражу принца.
Мередит. Они не дотронулись бы до меня тогда, когда я еще не вступил в стражу.
Они боятся принести в мир еще одну извращенную тварь. – Он засмеялся с
какой-то дикой интонацией, будто заплакал. Больно было слышать. – Так меня
называет королева – "извращенная тварь", иногда попросту
"тварь". Через несколько столетий я стану как ее Холод и как ее Мрак.
Я буду ее Тварь. – Он снова засмеялся этим болезненным смехом. – Я бы
многим рискнул, чтобы это предотвратить.
– Действительно ли ей так нужна поддержка слуа? Так
нужна, что она откажется от моей смерти, откажется покарать нас за нарушение ее
строжайшего запрета? – Я покачала головой. – Нет, Шолто, она не
сможет этого так оставить. Если мы найдем способ обойти табу целомудрия, то и
другие попробуют. Как первая трещина в дамбе – она ведет к разрушению.
– Она теряет контроль, Мередит, она уже не держит Двор
как раньше. Эти три года не были для нее удачны. Двор раскалывается от ее
причуд, а принц Кел становится... – Он будто не находил слов, а потом
закончил: – Когда он придет к власти, по сравнению с ним Андаис покажется
образцом здравого рассудка. Как Калигула после Тиберия.
– Ты хочешь сказать, что если нам теперешнее состояние
кажется плохим, то это мы еще плохого не видели?
Я попыталась сказать это с улыбкой, но не вышло.
Он повернулся ко мне, посмотрел загнанными глазами.
– Королева не может себе позволить потерять поддержку
слуа. Поверь мне в этом, Мередит, я не больше тебя хочу оказаться брошенным на
милость королевы.
"Милость королевы" вошла у нас в поговорку. Тот,
кто чего-то боялся, мог сказать: "Лучше я отдамся на милость королевы, чем
это". Означает, что ничего более страшного на свете нет.
– Чего ты хочешь от меня, Шолто?
– Я хочу тебя, – ответил он, глядя прямо мне в
глаза.
Я не могла сдержать улыбку.
– Ты хочешь не меня, ты хочешь сидхе в своей постели.
Вспомни, что Гриффин меня отверг, потому что для него я была недостаточно
сидхе.
– Гриффин был дурак.
Я улыбнулась, и мне вспомнились слова Утера сегодня вечером
о том, что Роан – дурак. Если, чтобы меня бросить, надо быть дураком, почему
они все это делают? Я посмотрела на него и постаралась ответить так же прямо:
– Я никогда не была с ночным летуном.
– Это считают извращением те, кто ничего извращением не
считает. – В голосе Шолто звучала горечь. – Я не ожидал, что у тебя
будет опыт общения с нами.
С нами. Интересное местоимение. Если спросить меня, кто я,
то я – сидхе, а не человек и не брауни. Я – сидхе, а если копать глубже, то
неблагая, к добру или к худу, пусть даже я могла числить за собой кровь обоих
Дворов. Но я сказала бы "мы", только имея в виду сидхе Неблагого
Двора и ничего другого.
– После того как моя тетушка, наша обожаемая королева,
пыталась утопить меня, когда мне было шесть, отец распорядился, чтобы у меня
были телохранители-сидхе. Один из них был искалеченный ночной летун Бхатар.
Шолто кивнул:
– Он потерял крыло в последней настоящей битве, которая
была у нас на американской земле. Мы способны отращивать заново почти все части
тела, так что это была серьезная рана.
– Бхатар оставался ночью в моей спальне. Он никогда не
отходил от меня, пока я была ребенком. Отец научил меня играть в шахматы, но
это Бхатар научил меня обыгрывать отца.
Я улыбнулась, вспоминая.
– Он до сих пор хорошо о тебе говорит, – сказал
Шолто.
Я хотела было спросить, но покачала головой:
– Нет, он бы никогда не предложил тебе это сделать.
Никогда бы не рискнул моей безопасностью или твоей. Видишь ли, он о тебе тоже
хорошо отзывался, Шолто. Лучший царь, который был у слуа за последние двести
лет, – так он говорил.
– Я польщен.
– Ты знаешь, что думает о тебе твой народ. – Я
попыталась прочесть выражение его лица. На нем было желание, но оно может очень
многое скрывать. – А как же ведьмы, твой гарем?
– А при чем здесь они? – спросил он, но в глазах
его что-то мелькнуло, выдававшее ложь.
– Они хотели меня изувечить, чтобы удержать от тебя
подальше. Как ты думаешь, что они сделают, если ты действительно со мной
ляжешь?
– Я их царь. Они сделают то, что я им прикажу.
Я засмеялась – но не горько, всего лишь иронически.
– Ты – царь фейрийского народа, Шолто, и твои подданные
никогда не сделают то, что ты им сказал, или именно то, что ты думал. Все феи,
от пикси и до сидхе, свободные создания. Начни принимать их повиновение как
данность – и ты в серьезной опасности.
– Как принимает уже тысячу лет наша королева?
Это был только наполовину вопрос, а наполовину –
утверждение.
Я кивнула с улыбкой:
– А король Благого Двора – еще дольше.
– Я новый король по сравнению с ними и совсем не так
самоуверен.
– Тогда скажи мне честно: что сделают твои ведьмы, если
ты их бросишь ради меня?
Он задумался, замолчал надолго, потом поднял на меня
серьезные глаза:
– Не знаю.
Я чуть не рассмеялась.
– Ты действительно король-новичок. Никогда не слышала,
чтобы кто-нибудь из них признался в невежестве.
– Незнание чего-то не есть невежество. Пренебрежение
знанием, которого у тебя нет, может им быть.
– Разумно, а также скромно. Как это ужасно редко у
фейри королевской крови! – Я вспомнила, что хотела спросить: – Агнес,
которая тебя водила в лес в детстве, твоя няня, это и есть Черная Агнес?
