В дверь ванной постучали.
– Можно мне выйти? – спросил Дойл.
– Именно это я сейчас и решаю, – сказала я.
– Прости, не расслышал?
– Ладно, выходи.
Дойл застегнул перевязь меча на голой груди. Рукоять висела
вверх ногами сбоку, как пистолет в наплечной кобуре. Перевязь казалась свободной,
будто Дойл убрал что-то, держащее ее на месте.
Никогда я не видела Дойла, не закрытого от шеи до лодыжек.
Даже в жаркое лето он не носил коротких рукавов, только ткань бывала полегче. В
левом соске у него виднелось серебряное колечко, резко выделявшееся на фоне
полной черноты кожи. Рана шла выше левой грудной мышцы, и ее зияющая краснота
казалась почти декоративной на этой груди, как изощренная косметика, призванная
раздражать зрение.
– Ты сильно ранена? – спросил он.
– То же самое я могла бы спросить у тебя.
– Во мне нет крови смертных, принцесса. Я поправлюсь.
Снова спрашиваю: сильно ли ты ранена?
– Я думаю, не нужно ли мне наложить швы, и
вот... – Я стала было поднимать рубашку над колотой раной, но
остановилась. Сидхе не смущает нагота, но при стражах я всегда старалась быть
осмотрительнее. – Колотая рана на бедре – не знаю, насколько она глубока.
Я отпустила шелк, не показав рану. Она была слишком высоко
на бедре, а белья на мне не было. Я зачастую не надевала его, ложась спать.
Сейчас я об этом пожалела. Пусть даже Дойл не знает, что на мне есть и чего
нет, но я вдруг почувствовала себя неодетой.
Я могла бы заводить Джереми, но не Утера, и Дойла я тоже не
хотела заводить по той же причине. Они оба были лишены этого аспекта жизни.
Утер – потому что был изгнанником и женщин его размеров здесь не было. Дойл –
по капризу королевы.
Он взял спальные мешки, положил их на пол между кроватью и
стеной и сел на край кровати.
– Могу ли я увидеть твою рану, принцесса?
Я села рядом с ним, огладив подол рубашки, и протянула ему
левую руку.
Он взял ее обеими руками, поднял, согнул в локте, чтобы
видеть лучше. Его пальцы ощущались крупнее, чем должны были, и интимнее, чем
были.
– Глубокая; некоторые мышцы порваны. Должна болеть.
С последними словами он поднял на меня глаза.
– Кажется, я сейчас ничего не чувствую, – сказала
я.
Он положил руку мне на лоб – такую теплую, что казалась
почти горячей.
– Ты прохладна на ощупь, принцесса. – Он покачал
головой. – Надо было мне раньше заметить, у тебя шок. Не сильный, но не
заметить – это была моя беспечность. Тебе нужно целительство и тепло.
Я отняла руку. Ощущение скользнувших его пальцев заставило
меня отвернуться, чтобы он не увидел моего лица.
– Поскольку никто из нас не умеет исцелять прикосновением,
я думаю, что ограничимся бинтами и теплом.
– Я умею исцелять магией, – сказал он.
Я посмотрела на него. Он тщательно сохранял непроницаемое
лицо.
– Я ни разу не видела, чтобы ты занимался этим при
Дворе.
– Это более... интимный метод, чем наложение рук. При
Дворе есть целители куда сильнее меня. Мои скромные способности там не были
востребованы. – Он протянул мне руки. – Я могу тебя вылечить,
принцесса, а можно поехать на "скорой" в больницу и наложить швы. В
любом случае кровотечение необходимо остановить.
Швы не входят в число моих любимых развлечений.
Я вложила в его руки свои. Он снова согнул мне руку в локте,
держа ладонь в ладони, переплетя пальцы. На фоне его черноты моя кожа казалась
ослепительно белой, как перламутр на агате. Другой рукой он взял меня под
локоть, держа ласково, но твердо. Я поняла, что не могу отодвинуться и не знаю,
как действует его целительство.
– Это будет больно?
Он поднял на меня глаза:
– Немножко, может быть.
И он наклонился к моей руке, будто хотел поцеловать рану. Я
положила свободную руку ему на плечо, остановив это движение вперед. Кожа его
была как теплый шелк.
– Погоди, как именно ты будешь меня лечить?
Он улыбнулся своей незаметной улыбкой:
– Если ты подождешь пару секунд, то увидишь сама.
– Я не люблю сюрпризов, – сказала я, не убирая
руку с его плеча.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Очень хорошо. – Но моя рука по-прежнему была
зафиксирована в его руках. Он все еще меня держал, будто собирался лечить меня
независимо от моего согласия. – Шолто сказал тебе, что одно из моих имен –
Барон Сладкий Язык.
– Да, я помню.
– Он намекал, что это связано с сексом, однако
ошибался. Я могу вылечить твою рану, но не руками.
Я уставилась на него, потом сообразила.
– То есть ты ее залижешь, и она закроется?
– Да.
Я продолжала таращиться:
– Некоторые собаки при Дворе это умеют, но я не слыхала
о такой способности у сидхе.
– Как сказал Шолто, в нечистокровности есть свои
хорошие стороны. Он может регенерировать отрезанную конечность, а я могу
зализать твою рану до исцеления.
Я постаралась не выразить на лице недоверия.
– Будь на твоем месте любой другой страж, я бы сказала,
что он ищет повода наложить на меня свой рот.
Он улыбнулся, на этот раз светлее, веселее.
– Если бы мои товарищи-Вороны пытались заманить тебя в
эту игру, они бы не руки твоей хотели коснуться.
Я не могла сдержать улыбки:
– В твоих словах есть смысл. Ладно, останови кровь,
если можешь. Очень уж мне не хочется сегодня ехать в больницу. – Я сняла
руку с его плеча. – Действуй.
Он склонился к моей руке, медленно, говоря на ходу:
– Я постараюсь сделать как можно менее больно.
Его дыхание почти обожгло мне кожу, потом язык слегка лизнул
рану.
Я вздрогнула.
Он поднял глаза, не отрывая лица от моей руки.
– Я тебе сделал больно, принцесса?
Я покачала головой, не уверенная, что владею голосом.
Он снова склонился к ране. Дважды лизнул ее по всей длине,
очень медленно, потом язык его скользнул в рану. Боль была острой, немедленной,
и я приглушенно зашипела.
Он на этот раз не отодвинулся, но теснее прижал рот к моей
коже. Глаза его закрылись, а язык проникал в рану, острые уколы боли напоминали
удары тока. И с каждым таким уколом у меня нижнюю часть тела сводило, потом
отпускало. Как будто нервы, которых он касался, соединялись с другими частями
тела, никакого отношения к руке не имеющими.
