– Ничего из этого, кроме того клинка, не принесло бы им
истинной смерти. А я хотел дать им понять, что шутить не собираюсь.
Честно говоря, я лично всегда считала, что пробить кому-то
дыру в спине больше мужского кулака – это и значит дать понять серьезность
своих намерений. Но многие стражи считали, что пистолеты – низменное оружие.
Среди людей они носили их, но почти никогда не применяли в своей среде, кроме
как на войне. То, что Дойл вообще прихватил огнестрельное оружие, говорило, что
дело очень серьезно – а может быть, правила переменились, пока меня не было.
Если другие стражи тоже носят пистолеты, я об этом узнаю.
Самолет провалился так резко, что даже я ахнула. Дойл
застонал.
– Говори, Мередит!
– О чем?
– О чем хочешь, – сказал он сдавленным голосом.
– Можем поговорить о прошлой ночи, – предложила я.
Он открыл глаза ровно настолько, чтобы глянуть на меня
сердито, и тут самолет нырнул еще раз. Глаза его зажмурились, и он почти
шепотом произнес:
– Расскажи что-нибудь.
– Я плохой рассказчик.
– Мередит, пожалуйста.
Я снова стала Мередит – уже лучше.
– Могу тебе рассказать то, что ты уже знаешь.
– Годится.
– Моим дедом со стороны матери был Уар Свирепый. Помимо
того, что он был полной и законченной сволочью, это прозвище ему дали за то,
что он произвел на свет трех сыновей, монструозных даже по меркам фейри. Ни
одна чистокровная фея после этого не стала бы с ним спать. А ему было
предсказано, что он родит нормальных детей, если найдет женщину фейрийской
крови, которая добровольно с ним ляжет.
Я всмотрелась в зажмуренные глаза, в пустое лицо Дойла.
– Дальше, пожалуйста, – сказал он.
– Бабка наполовину брауни, наполовину человек. Она, Ба,
согласилась с ним спать, потому что более всего хотела быть принятой к Благому
Двору.
Про себя, потому что это не входило в рассказ, я подумала,
что могу ее понять. Она даже лучше меня понимала, каково это – стоять одной
ногой в одном мире, а другой – в другом.
Самолет выровнялся, но его еще трясло ветром из стороны в
сторону. Тяжелый полет.
– Тебе еще не надоело?
– Все, что ты рассказываешь, будет потрясающе интересно
до тех пор, пока мы не окажемся на земле.
– А ты знаешь, тебе идет, когда ты боишься.
Он приоткрыл щелочки глаз, глянул сердито и снова
зажмурился.
– Дальше, пожалуйста.
– Ба родила двух красивых девочек-близнецов. Проклятие
Уара кончилось, и Ба стала придворной дамой – женой Уара фактически, потому что
родила ему детей. Насколько мне известно, мой дед никогда больше не прикоснулся
к своей "жене". Он был истинно утонченный джентльмен, а Ба была для
него слишком проста теперь, когда он освободился от проклятия.
– Он был мощным воином, – сказал Дойл, не открывая
глаз.
– Кто?
– Уар.
– Это правда. Ты, наверное, воевал против него в
европейских войнах.
– Он был весьма достойным противником.
– Ты хочешь повысить мое мнение о нем?
Самолет уже три минуты летел прямо и относительно спокойно.
Этого было достаточно, чтобы Дойл открыл глаза полностью.
– У тебя очень желчная интонация.
– Мой дед много лет бил Ба. Он думал, если он ее как
следует унизит, она покинет его и Двор, потому что законно он не мог развестись
с ней без ее разрешения. Дать ей отставку он не мог, потому что она родила ему
детей.
– Почему она просто от него не ушла?
– Потому что, если бы она перестала быть женой Уара, ее
перестали бы принимать при Дворе. И дочерей бы ей тоже ни за что не отдали. Она
осталась проследить, чтобы ее детям ничего не грозило.
– Королева была крайне удивлена, когда твой отец позвал
мать твоей матери с вами в изгнание.
– Ба была его домоправительницей. Надзирала за всем
хозяйством.
– То есть была служанкой.
Моя очередь настала глядеть сердито:
– Нет, она была... была его правой рукой. Они вместе
меня воспитывали эти десять лет.
– Когда ты в последний раз покинула двор, так же
поступила твоя бабка. Открыла гостиницу с пансионом.
– Я видела объявления в журналах. "Гостиница с
пансионом "У Брауни", где вам сготовит и подаст еду бывшая придворная
дама".
– Ты с ней не говорила с тех пор, как уехала? –
спросил он.
– Я не связывалась ни с кем, Дойл, чтобы не подвергать
опасности. Я исчезла. Это значит, что я все бросила позади.
– Были наследственные драгоценности, твои по праву.
Королева очень удивлялась, что ты ушла в чем была.
– Все эти фамильные ценности нельзя было продать так,
чтобы они не вернулись ко двору.
– У тебя были деньги, которые отец для тебя отложил.
Он смотрел теперь на меня – наверное, хотел понять.
– Я прожила сама по себе три года, чуть больше даже. И
ничего ни у кого не брала. Была свободной женщиной, свободной от обязательства
перед кем угодно из рода фейри.
– А это значит, что ты можешь потребовать прав девы,
вернувшись ко двору.
– Именно так, – кивнула я.
Девой в древнем кельтском идеале называлась женщина, в
течение некоторого периода времени живущая своими средствами и никому ничем не
обязанная. Три года – таков был минимум, чтобы претендовать на эти права. Быть
девой – это значило быть вне всех вендетт и распрей. Меня нельзя было бы
заставить принять чью-то сторону в каком бы то ни было вопросе, потому что я в
стороне. Это был некоторый способ быть при Дворе, но не принадлежать Двору.
– Очень хорошо, принцесса. Очень хорошо. Ты знаешь
закон и знаешь, как обратить его к своей выгоде. Ты так же мудра, как и
учтива, – истинное чудо для королевской крови Неблагого Двора.
– Статус девы позволил мне забронировать гостиницу, не
рискуя навлечь на себя гнев королевы.
– Она была в недоумении по поводу того, почему ты не
пожелала остановиться при Дворе. Ведь ты же хочешь к нам вернуться?
Я кивнула.
– Да, но хочу побыть чуть поодаль, пока не разберусь,
насколько мне при Дворе опасно.
– Мало кто рискнул бы навлечь на себя гнев
королевы, – сказал он.
Я посмотрела на него, ему в глаза, чтобы видеть, как он
отреагирует на следующие мои слова:
– Принц Кел вполне рискнул бы ее гневом, потому что
никогда не был серьезно наказан ни за один свой поступок. – Глаза Дойла
прищурились, когда я назвала имя Кела, но и только. Если бы я не высматривала,
то никакой бы реакции вообще не заметила. – Кел – ее единственный наследник,
Дойл, и она его не убьет. Он это знает.
