Я послала Дженкинсу воздушный поцелуй и прошла мимо,
опираясь на согнутую руку Баринтуса. Гален шел за нами, отбивая вопросы
репортеров. Что-то из его слов доносилось до меня. Воссоединение семьи, домой
на каникулы, тра-ля-ля, тра-та-та. Мы с Баринтусом смогли отойти от репортеров
подальше, потому что Гален взял их на себя. И я могла спросить кое о чем
серьезном.
– Почему королева вдруг простила мне бегство?
– Зачем обычно зовут домой блудное дитя? – спросил
он в ответ.
– Не надо говорить загадками, Баринтус, скажи просто.
– Она никому не сказала, что задумала, но ясно дала
всем понять, что ты возвращаешься домой как почетный гость. Она что-то от тебя
хочет, Мередит, что-то такое, что только ты можешь ей дать или для нее сделать
или для ее Двора.
– Что я такого могу сделать, чего не можете все вы?
– Если бы я знал, я бы тебе сказал.
Я наклонилась к Баринтусу, погладила его ладонью по руке
сверху вниз и вызвала заклинание. Небольшое, вроде как завернула вокруг нас
клочок воздуха, чтобы шум отскакивал. Я не хотела, чтобы нас подслушали, а если
за нами следит тот сидхе, то ничего подозрительного нет в том, чтобы
отгородиться от репортеров.
– Что там Кел? Он собирается меня убить?
– Королева весьма настоятельно заявила всем, – он
подчеркнул последнее слово, – что ты при Дворе должна быть в полной
безопасности. Она хочет, чтобы ты была среди нас, Мередит, и явно готова
подтвердить свое желание силой.
– Даже против своего сына? – спросила я.
– Этого я не знаю. Но что-то между ней и ее сыном
изменилось. Она недовольна им, а почему – никто не знает. Я бы рад был сообщить
тебе что-нибудь более конкретное, Мередит, но даже самые большие сплетницы при
Дворе на эту тему не распространяются. Все боятся рассердить королеву или
принца. – Он тронул меня за плечо. – За нами почти наверняка следят.
И вызовет подозрение, если мы продержим это заклинание еще сколько-то.
Я кивнула и сняла заклинание, бросив его мысленно в воздух.
Шум накрыл нас, и я ощутила напор толпы, в которую нам повезло не влететь,
иначе бы заклинание разбилось. Конечно, я шла под руку с семифутовым
синеволосым полубогом, что помогает расчистить себе путь. Некоторые сидхе
ничего не имели против фейрифилов, но не Баринтус, и один взгляд его глаз
заставлял почти любого шагнуть назад.
Баринтус продолжал говорить тоном, несколько слишком
жизнерадостным для его обычных слов.
– Мы тебя отвезем отсюда к бабушке. – Он понизил
голос. – Хотя как ты добилась согласия королевы сначала посетить своих
родственников, а лишь потом выразить свое уважение ей, я не знаю.
– Я потребовала прав девы, и поэтому, кстати, ты меня
отвезешь в мой отель оставить вещи и переодеться.
Мы уже стояли у багажного конвейера, глядя, как пустая
серебряная лента идет по кругу.
– Среди сидхе никто не требовал прав девы уже сотни
лет.
– Не важно, как давно это было, Баринтус, все равно это
наш закон.
Баринтус улыбнулся мне сверху:
– Ты всегда была очень умна, даже в раннем детстве, но
выросла светочем интеллекта.
– И осторожности, не забывай этого, потому что без
осторожности любой интеллект ведет к смерти.
– Цинично, но верно. Тебе действительно нас не хватало,
Мередит, или ты радовалась свободе от всего этого?
– Без политики я вполне могла бы обойтись, но... –
Я обняла его руку. – Тебя не хватало, и Галена, и... родина – это не то,
что можно выбирать как хочешь, Баринтус. Она есть какая есть.
Он наклонился ко мне и шепнул:
– Я хочу, чтобы ты была дома, но мне будет там за тебя
страшно.
Поглядев в эти чудесные глаза, я улыбнулась:
– И мне тоже.
Гален подскочил к нам, положил руку мне на плечи, другой
обнял Баринтуса за пояс:
– Прямо большая счастливая семья!
– Не дурачься, Гален, – сказал Баринтус.
– Ну, – протянул Гален, – обломали
настроение. О чем это вы сговаривались у меня за спиной?
– Где Дойл? – спросила я.
Улыбка Галена слегка увяла.
– Он отбыл докладывать королеве. – Улыбка
вернулась на место. – Теперь твоя безопасность – наша забота.
Что-то мелькнуло, наверное, на лице у Баринтуса или у меня,
потому что Гален спросил:
– В чем дело?
Я посмотрела на сияющую зеркальную поверхность впереди.
Дженкинс уже был за барьером, шел к конвейеру. И более-менее держался
пятидесяти футов. То есть так, чтобы я не могла потребовать его ареста.
– Не здесь, Гален.
Гален тоже посмотрел и увидел Дженкинса.
– Он тебя на самом деле ненавидит?
– Да.
– Никогда не понимал его враждебности к тебе, –
сказал Баринтус. – Когда ты была еще младенцем, он тебя терпеть не мог.
– То есть это что-то личное?
– Ты не знаешь, почему это для него настолько
личное? – спросил Гален, и было что-то в его голосе такое, что заставило
меня отвернуться, не встретиться с ним взглядом.
За много лет до моего рождения моя тетка издала декрет, что
мы не имеем права перед прессой пользоваться нашими темными силами. Я только
однажды нарушила это правило – в назидание Дженкинсу. Единственным мне
оправданием было то, что мне было восемнадцать, когда погиб мой отец. Когда
Дженкинс выставил мою боль на потеху всему миру. Я вытащила из его разума самые
жуткие его страхи и заставила их пройти у него перед глазами. Я заставила его
визжать и умолять. Потом бросила его дрожащим свернувшимся комом на обочине
проселочной дороги. Несколько месяцев он был добрее, мягче, потом вернулся с
местью. Злее, резче, еще больше готовый на все ради материала. Он мне сказал,
что остановить его я могу только одним способом – убить его. Я его не укротила,
только обозлила. Дженкинс помог мне усвоить один урок: либо убей своего врага,
либо не вяжись с ним.
Мой чемодан приехал по конвейеру одним из первых. Гален его
поднял.
– Карета вас ждет, миледи.
Я посмотрела на него. Если бы здесь был только Гален, я бы
еще поверила, но Баринтус не допускает выходок на публике, а карета – это была
бы не последняя выходка.
– Королева Андаис послала за тобой личный
автомобиль, – сказал Баринтус.
Я посмотрела на одного, на другого.
– Она послала за мной Черную Карету Ночной Охоты?
Зачем?
– До темноты сегодня вечером, – объяснил
Баринтус, – это всего лишь машина, лимузин. И то, что твоя тетя предложила
его тебе со мной в качестве водителя, есть великая честь, которую не стоит
отвергать, не подумав.
