Он погладил меня ладонями по шее, подложил их под затылок,
запустил длинные пальцы мне в волосы, и невероятное тепло его рук обдало мне
кожу.
Гален был из тех стражей, которые полагали, что уж лучше
легкие прикосновения, чем ничего. Мы с ним всегда танцевали на самом краю.
– Давно уже не было, Гален.
– Десять лет, как я тебя уже так не держал, –
ответил он.
Семь лет с Гриффином, потом три года изгнания, и сейчас
Гален хотел начать прямо там, где мы остановились, будто ничего не изменилось.
– Гален, я не думаю, что это надо делать.
– А ты не думай, – ответил он, наклонился ко мне
так близко, что легкое дыхание могло бы соединить наши губы, и сила потекла из
его рта как нить захватывающего дыхание тепла.
– Не надо, Гален. – Мой голос прозвучал с
придыханием, но я говорила всерьез. – Не надо магии.
Он чуть отодвинулся, чтобы видеть мое лицо.
– Мы всегда так делали.
– Десять лет назад.
– Какая разница? – спросил он.
Он запустил руки мне под жакет и массировал спину.
Может быть, эти десять лет не изменили его, но они изменили
меня.
– Нет, Гален.
Он посмотрел на меня в искреннем недоумении:
– Почему нет?
Я не знала, как это объяснить, не задевая его чувств. Я
надеялась, что королева снова даст мне разрешение выбрать стража в качестве
консорта, как когда она разрешила отцу выбрать для меня Гриффина. Если я
позволю вернуть то, что было десять лет назад с Галеном, он решит, что именно
его я выберу. Я его любила и, может быть, всегда буду любить, но позволить себе
роскошь сделать его своим консортом я не могла. Гален – просто не тот мужчина.
Мой консорт тут же лишится защиты королевы, как только выйдет из стражи. Моя
угроза – недостаточная сила, чтобы защитить Галена, а его угроза и того меньше
значит, потому что он еще менее беспощаден, чем я. День, когда Гален станет
моим консортом, будет тем днем, когда я подпишу ему смертный приговор.
Только все это я ему объяснить не могла. Он никогда не мог
бы понять, как он опасен для меня – и для себя.
Я выросла и наконец-то стала дочерью своего отца. Что-то
можно выбирать сердцем, что-то – головой, но если сомневаешься, отдай
предпочтение голове перед сердцем. Останешься живой.
Я склонилась над ним, стала слезать с его колен. Его руки
сомкнулись у меня за спиной. Такой обиженный был у него вид, такой потерянный.
– Ты говоришь всерьез.
Я кивнула. Я видела по его глазам, как он пытается понять.
Наконец он спросил:
– Но почему?
Я погладила его по лицу, по кончикам кудрей.
– Ох, Гален!
Его глаза выразили печаль, как выражали радость, или
недоумение, или любую эмоцию, которая им владела. Худшего актера в мире нет.
– Поцелуй меня, Мерри, в знак возвращения домой.
– Мы целовались в аэропорту, – напомнила я.
– Нет, по-настоящему, в последний раз. Пожалуйста,
Мерри.
Надо было сказать "нет", заставить его отпустить
меня, но я не могла. Не могла сказать "нет" этому его взгляду, и,
если честно, раз уж я решила никогда больше с ним так близко не быть, то мне
хотелось этого поцелуя.
Он поднял ко мне лицо, я опустила к нему губы. У него они
были такие мягкие! Мои руки нашли закругление его лица, взяли его в ладони. Он
сплел пальцы у меня за спиной, осторожно погладил ягодицы, скользнул по бедрам.
Осторожно потянул меня за ноги, я снова сползла вниз по его телу. На этот раз
он постарался, чтобы места между нами не осталось. Я ощущала, как он напряженно
и твердо прижимается ко мне через штаны.
Это ощущение оторвало мои губы от его, исторгло стон из
моего горла. Его руки гладили меня, охватывали ягодицы, прижимали меня теснее.
– Можно убрать пистолет? Он в меня впивается.
– Его можно убрать, только сняв портупею, –
сказала я, и в моем голосе было то, чего не выражали слова.
– Я знаю, – ответил он.
Я открыла рот, чтобы сказать "нет", но вышло не
это. Было как серия решений: каждый раз я должна была сказать "нет",
остановиться, и каждый раз не останавливалась. Мы растянулись на длинном
кожаном сиденье, и большая часть нашей одежды, все наше оружие валялось на
полу.
Мои ладони блуждали по гладкому простору груди Галена.
Тонкая косичка зеленых волос бежала через его плечо, вилась поперек темной кожи
соска. Я провела рукой по линии волос, уходящей посередине живота под край
штанов. И не могла вспомнить, как это мы оказались в таком виде. На мне
оставались только лифчик и трусы. Как я снимала брюки – не помню. Как будто на
несколько минут я отключилась, потом очнулась уже в таком виде.
Молния его штанов была расстегнута, я увидела зеленые
плавки. Мне хотелось с силой вдвинуть руку вниз по его телу. Так хотелось, что
ощущала его в руке, будто уже держала.
Никто из нас не пользовался силой – это было просто ощущение
кожи на коже, прикосновений тел. Мы много лет назад и дальше этого заходили. Но
что-то было не так. Просто я не могла вспомнить что.
Гален наклонился, целуя меня в живот. Он пролизывал широкую
влажную полосу вниз по моему телу. Я не могла думать, а думать надо было.
Его язык играл на краю моих трусиков, лицо уткнулось в
кружева, отодвигая их ртом и подбородком, опускаясь ниже.
Я схватила в горсть прядь зеленых волос и заставила его
поднять лицо, отвести от моего тела.
– Гален, нет!
Он скользнул по мне руками, подсунул пальцы под чашки
лифчика, приподнял его, обнажив мне грудь.
– Скажи "да", Мерри, скажи, скажи
"да"!
Он водил руками по моим грудям, сжимая их, гладя.
Я не могла думать, не могла вспомнить, почему этого делать
нельзя.
– Я не могу думать, – сказала я вслух.
– Не думай, – отозвался Гален, опустил лицо и стал
нежно целовать мне груди, полизывая соски.
Я уперлась рукой ему в грудь, оттолкнула его. Он навис надо
мной, упираясь руками по обе стороны от меня, наполовину на мне.
– Что-то здесь не так. Мы не должны этого делать.
– Все так, Мерри.
Он опустил лицо к моим грудям, но я обеими руками уперлась
ему в грудь, продолжая от себя отталкивать.
– Нет, не так.
– Что же?
– Вот в том-то и дело, никак не вспомню. Не могу
вспомнить, Гален, понимаешь? Не могу вспомнить, а должна мочь вспомнить.
