– Так лучше?
– Да, спасибо.
– Тогда изволь взять меня под руку, принцесса, и окажи
мне честь доставить тебя пред очи королевы.
Голос его был ровен, лишен эмоций, лишен значения. Я даже
чуть не пожалела о тех эмоциях, что звучали в нем секунду назад. Сейчас его
слова могли значить очень многое или просто ничего. Слова без окрашивающих их
эмоций почти бесполезны.
– У тебя бывают интонации, средние между полной
безжизненностью и веселой снисходительностью? – спросила я.
Та же тонкая улыбка мелькнула у него на губах.
– Я попробую найти... компромисс между этими двумя.
Я аккуратно продела свою руку в его. Между нашей кожей был
плащ.
– Спасибо, – сказала я.
– Всегда пожалуйста.
Голос остался так же пуст, но какая-то едва заметная искорка
тепла в нем ощущалась.
Дойл сказал, что постарается найти компромисс. Очевидно, он
начал над ним работать. Донельзя своевременно.
Глава 26
Мощеная дорога резко оборвалась в траве. Дорога, как и
тропа, не доходила ни до одного холма. Мы стояли у конца дороги, и ничего перед
нами не было, кроме травы. Траву утоптало бесчисленное множество ног, но
утоптало ровно, и ни в одном направлении она не была утоптана сильнее. Одно из
наших древних прозвищ – "скрытые". Может, мы и превратились сейчас в
туристскую достопримечательность, но старые привычки держатся долго.
Иногда "охотники за феями" с биноклями становятся
лагерем снаружи и целыми днями ничего не видят и ночами тоже. Если кто-то
наблюдает за нами из холодной тьмы, он может увидеть "что-то".
Я не пыталась найти дверь – Дойл проведет нас внутрь без
малейших моих усилий. Эта дверь перемещается по какому-то своему графику или
графику королевы. Что бы ни приводило ее в движение, иногда дверь выходит на
дорогу, а иногда нет. Подростком, когда мне хотелось тайно смыться из дому
ночью и вернуться поздно, приходилось надеяться, что дверь не переместится,
пока меня не будет дома. Небольшая магия, необходимая для поиска двери,
предупредит стражей, и начнется, как говорится, веселье. Я думала тогда, в
отрочестве, что эту проклятую дверь нарочно двигают.
Дойл повел меня по траве. Каблуки уходили в мягкую землю, и
мне пришлось идти почти на цыпочках, чтобы их не особенно вымазать. От
пистолета на лодыжке походка становилась еще более неуклюжей. Хорошо еще, что я
не выбрала каблуки повыше.
Когда Дойл увел меня с аллеи, прочь от призрачных огоньков,
темнота показалась еще гуще, чем раньше. Тусклые это были огоньки, но любой
свет придает ночи вес и вещественность. Я чуть сильнее вцепилась в руку Дойла,
когда свет остался позади и мы вошли в звездную темноту.
Дойл, очевидно, заметил, потому что предложил:
– Ты желаешь, чтобы был свет?
– Спасибо, я сама могу наколдовать блуждающий огонек.
Сейчас глаза привыкнут.
Он пожал плечами – я ощутила, как шевельнулась его рука под
моей.
– Как хочешь.
Голос его стал обычным, нейтральным. Либо ему трудно стало
искать компромиссную интонацию, либо по привычке. Я бы поставила на второе.
Когда Дольф остановился, обойдя половину холма, у меня глаза
уже привыкли к темноте, холодному свету звезд и восходящей луны.
Дойл всмотрелся в землю. Его магия чуть дохнула на меня
теплом, когда он сосредоточился. Я тоже уставилась в травяной ковер. Если не
сосредоточиться как следует, этот клочок травы ничем не отличался от любого
другого.
Ветер перебирал траву, как пальцы перебирают кружева в
шкатулке. Ночь была полна сухого шелеста осенних трав, но едва заметно –
едва-едва заметно – послышалась музыка, приносимая ветром. Едва-едва слышно, не
только не узнать мотив, но даже не понять, не просто ли это шум ветра. Вот эта
фантомная музыка – признак, что стоишь возле входа. Вроде призрачного дверного
звонка или магической игры в "горячо-холодно". Нет музыки – значит
"холодно".
Дойл высвободил руку и провел ею по траве холма. Я не
разглядела, то ли трава растаяла, то ли дверь появилась из травы, а трава была
под ней в каком-то метафизическом пространстве. Как бы там ни было, а в склоне
холма открылась закругленная дверь, как раз такого размера, чтобы нам вдвоем
пройти. Проем наполнился светом. Если надо, то дверь бывает достаточно большой,
чтобы танк проехал, будто она чувствует, какой надо быть.
Свет казался ярче, чем на самом деле, потому что у меня глаза
привыкли к темноте. Он был белый, но не резкий, – мягкий белый свет,
выдыхаемый дверью, как светящийся туман.
– После тебя, моя принцесса, – сказал Дойл с
поклоном.
Я хотела вернуться ко Двору, но, глядя на этот светящийся
холм, я не могла не вспомнить, что дырка в земле – это всегда яма, будь то
подземный дворец или могила. Не знаю, почему мне это взбрело в голову. Может
быть, из-за покушения на меня. А может быть, просто нервы. Я вошла.
И оказалась в просторном каменном холле, в котором с
удобством мог развернуться танк, а великану не надо было бы пригибаться. Холл
всегда был большой, какая бы ни была дверь. Дойл вошел вслед за мной, и дверь
за ним исчезла – осталась только серая каменная стена, неотличимая от других.
Как вход был скрыт снаружи, так он был скрыт изнутри. Если бы пожелала
королева, дверь вообще бы с этой стороны не появилась. Очень легко было
превратиться из гостя в пленника. И эта мысль тоже не успокаивала.
Белый свет, заполнявший холл, шел ниоткуда и отовсюду. Серый
камень был похож на гранит, то есть не мог быть естественным для Сент-Луиса.
Здесь весь камень красный или красно-коричневый, но не серый. Даже наш камень
привезен с какого-то далекого берега.
Мне когда-то говорили, что под землей есть целые миры. Луга
и сады, солнце и луна, принадлежащие только нам. Я видала умирающие сады и
цветники, но никогда солнце и луну. Комнаты больше, чем следовало бы, и план их
расположения будто меняется по прихоти – иногда просто когда через них
проходишь, будто через комнаты смеха, построенные из камня вместо зеркал. Но
лугов здесь нет – я по крайней мере не видела. Хотя вполне готова поверить, что
их от меня держат в тайне. Меня бы это ни капельки не удивило, но, насколько я
знаю, миров под землей нет – только камень и залы.
Дойл весьма официально предложил мне руку. Я взяла его под
руку – в основном по привычке.
Коридор резко сворачивал. Я услыхала чьи-то приближающиеся
шаги. Дойл осторожно потянул меня за руку. Я остановилась и посмотрела на него:
– Что это?
Дойл повел меня по коридору обратно. Я пошла за ним, и он
вдруг резко остановился. Схватив мое платье в горсть, он приподнял его, оголяя
лодыжки – и пистолет.
