Она пыталась казаться спокойной.
— Да? Почему?
— Потому что… — джентльмен поморщился, — потому что ему было плохо. Видите ли, ему невыносима сама мысль, что вы дочь Сары. Наверное, он вам не рассказывал, что она испортила ему жизнь.
— Как? — выдавила Элла.
— Вам лучше не знать.
— Я хочу знать, — настаивала девушка. — Пожалуйста, скажите, я имею право знать. В конце концов, она моя мать.
— И поэтому тоже… Ну ладно, черт возьми, я скажу, — согласился мистер Элтхауз и откинулся на спинку кресла. — Когда Мартину было двадцать два, Сара попыталась соблазнить его, и он до сих пор винит в этом себя.
У Эллы перехватило дыхание.
— Но она же была замужем за его братом!
— Вот именно.
— А где же… находился Джеф, когда… это случилось?
— Ничего не случилось, — ответил он, — а Джефа не было в городе; он часто бывал в отъезде.
Эллу охватило сомнение.
— Но… вы уверены, что Мартин сказал правду. Может, он…
— Уверен! Потому что то же самое случилось со мной, — перебил ее старик почти со злостью. — Черт побери, эта женщина психически ненормальная!
Ей стало не по себе.
— Я не знала…
— Вы и не могли знать.
Он вздохнул.
— Она не должна вас беспокоить. Как вы думаете, почему Джеф выпил перед последним матчем? Потому что застал Сару с другим мужчиной.
Элла еле сдерживала нервную дрожь.
— А Мартин знает об этом?
— Теперь — да.
— Теперь.
— Я рассказал ему, как только он успокоился и пришел в себя. Это случилось через несколько дней после вашего отъезда. Я сказал сыну, что нельзя верить ни одному слову этой женщины.
— И он поверил вам?
— То есть вы спрашиваете, потому ли Мартин писал вам? Наверное, да. Хотя, думаю, к тому моменту он уже пришел к выводу, что он нуждается в вас в любом случае, — джентльмен усмехнулся, — я еще никогда не видел его в подобном состоянии.
Она вытерла влажные ладони о джинсы.
— Я не совсем понимаю.
— Все вы прекрасно понимаете, — саркастически отозвался старик. — Сын прислал меня сюда, потому что знает, что вы не захотите его видеть. Раз он не пожелал выслушать ваши оправдания, с какой стати вы захотите слушать его?..
— Вы опять не съели обед, — сказала Джина и покачала головой, заметив полупустую бутылку виски, — этим не наполнишь желудок. Не понимаю, что с вами. Раньше вы любили мою стряпню.
— И по-прежнему люблю, Джина, — заверил Мартин. — Жаркое было просто отменным, а абрикосовый мусс таял во рту.
— Но не в вашем, — заметила та. — Вы пойдете работать или лучше сказать Грегори, что он сегодня свободен?
— Какая же ты зануда! Нет, я не буду работать. Скажи Грегори, чтобы пришел завтра утром. Наверное, завтра я поработаю.
— Наверное…
Женщина удалилась, ворча что-то себе под нос, а Мартин встал из-за стола, налил себе еще виски и подошел к окну.
Служанка, хотя и бывает порой несносна, но делает это из лучших побуждений. Единственная проблема состояла в том, что ни она, ни кто-либо другой не могли вернуть творческое вдохновение. У него достаточно денег, чтобы не работать, когда этого не хочется.
Вздохнул и залпом выпил содержимое стакана. Виски давало ему успокоение, но, кажется, и этот способ забыться перестал действовать. Последнее время ничто не могло заглушить его боль. Возможно, следовало бы послушаться совета отца и поехать в Англию, но после того, что случилось, и после того, как Элла не ответила на его письма, он решил ничего не предпринимать.
Может, у отца что-нибудь и получится, а Мартин сделал все, что мог: взял у Бранеров адрес Эллы и писал ей несколько раз.
Если бы письма не дошли до адресата, их бы непременно вернули обратно. Вчера днем, когда он звонил в отель, в котором остановился отец, тот говорил сухо и коротко. Старик сообщил, что связался с Бранерами, уточнил адрес девушки, но, поскольку она живет в пригороде, еще не сходил к ней, потому что слишком устал с дороги.
Сына беспокоило состояние здоровья отца, он даже хотел немедленно вылететь в Лондон, но старик категорически запретил это делать, заверив, что с ним все в порядке, просто обычная усталость. Мартин решил снова позвонить отцу на следующий день, и если ему не станет лучше, то…
Он посмотрел на свой пустой стакан, а потом — на бутылку, отвернул пробку, но все-таки не стал больше пить. Пока отец не поговорит с Эллой, даже алкоголь не в состоянии вывести его из депрессии.
Тут зазвонил телефон, Мартин буквально подлетел к нему, чтобы снять трубку, пока его не опередили слуги.
— Отец? — воскликнул он и едва подавил вздох, когда услышал голос своего издателя. — О, привет! Да, знаю, я обещал, но я же говорил, что у меня было сотрясение мозга.
Строгая издательница не сочла нужным выражать сочувствие. Нельзя ее винить за подобную холодность: рукопись полагалось сдать три месяца назад. Да, на него навалились неразрешимые проблемы, но профессионал не может позволять себе подобную недисциплинированность ни при каких обстоятельствах.
— Три недели, — ответил он на ее предложение закончить книгу за десять дней. — Да, я сам ее доставлю, даю слово. Я знаю, что уже говорил это раньше, но на этот раз сдержу обещание. Дай мне только еще пару дней, чтобы привести в порядок голову.
— А по-моему, она в порядке, — послышался мягкий голос за его спиной, и Мартин обернулся так резко, что сбросил со стола телефонный аппарат.
Он с трудом верил своим глазам: в дверях стояла Элла. Голос в трубке что-то кричал.
— Что? О, прости, я уронил телефон.
Мартин больше не слушал издателя. Он не отрываясь смотрел на неожиданную гостью. Господи, как прекрасна стоящая перед ним женщина! В своем, казалось бы, простом наряде, она изысканна и хороша. Так к лицу эта зеленая туника без рукавов, так подчеркивают ее стройность белые узкие брюки. А волосы! Всего-то взяла и стянула их сзади белой резинкой, а эффект удивительный.
— Черт возьми, Элтхауз, ты меня слышишь? — орала трубка.
Нет, он не слышал ничего. С трудом оторвав глаза от Эллы, Мартин попытался наскоро завершить разговор с заокеанским абонентом. Почему она приехала и что ей сказал отец? Вот вопросы, которые интересовали его, и в эту минуту не было ничего важнее ответов на них.
— Послушай, я должен идти, — сказал Мартин в трубку, не спуская глаз с Эллы. — Здесь, понимаешь, кое-что произошло, и я не могу сейчас разговаривать, я тебе перезвоню. Извини, дорогая, но в жизни есть вещи поважнее, чем паршивая рукопись.
Он заметил, как изменилось выражение лица Эллы при слове «дорогая» и, положив трубку, пояснил:
