Оно возникло опять — недавнее сгущение воздуха, затрудняющее дыхание, мешающее крови бежать по венам, все вокруг замедлило темп. Мир застыл.
Она опустила взгляд на свое плененное запястье, потом подняла его к его глазам. Глазам, которые уже не были бесстрастными…
Послышался шорох пиджака, сползшего на пол, затворилась приоткрытая дверь, к которой он прислонился спиной. Движение его руки потащило ее вперед. К нему.
Он произнес что-то на итальянском. Горячо и страстно. Завел ее руку ей за спину, потом там оказалась и вторая рука. Тепло его тела прожигало ее сквозь платье.
От непередаваемых ощущений голова у нее шла кругом. Он отпустил ее руки и провел освободившимися пальцами по голой спине.
Она чувствовала его дыхание на щеке, вдыхала запах его одеколона, видела темный блеск глаз.
Пальцы, касающиеся ее спины, словно играли на ее нервных окончаниях, заставляя оживать, трепетать каждое по очереди.
Ее руки, до того висевшие вдоль тела, тоже пришли в движение. Сами по себе она поднялись, легли ему на грудь. Распрямив пальцы, она прижала их к жестким мускулам, чувствуя, как ожили они под ее рукой.
Кажется, она действовала на него так же, как и он на нее. Удивленная этим открытием, Лаура чуть приоткрыла губы. Она и вообразить не могла, что способна на такие эмоции — слабое их подобие ей приходилось испытывать лишь подростком, в моменты романтических сцен в кинофильмах.
Удивление… возбуждение… предвкушение…
Он сказал что-то. Она не поняла. Ей было все равно. Безразлично все, кроме восхитительного ощущения от прикосновений его руки, от тепла его тела под ее руками, от погружения в эти прекрасные, обрамленные длинными ресницами, невероятные глаза.
Его руки перестали двигаться. Вдруг сжали ее.
Останавливая. Удерживая.
Подготавливая.
Его рот накрыл ее губы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ее губы были как бархат. Мягкие, такие мягкие. Она не знала, как его целовать, но ему было все равно. Он знал, как ее целовать.
Знал, чего хотел весь вечер. С того момента, как в его поле зрения попала женщина с фигурой, не заметить которую было невозможно. Раз взглянув, он уже не мог оторваться. Несмотря даже на потрясение после того, как выяснилось, кому принадлежит это фантастическое тело.
О, он пытался подавить начальную реакцию на нее — трудился над этим весь вечер, упорно твердя себе, что следует немедленно обуздать свое либидо. Что перед ним — внучка Томазо, а значит, ни о каких близких отношениях речи быть не может. Он убеждал себя, что пусть она потрясающе выглядит теперь внешне, внутренняя суть ее осталась прежней — она та же упрямая, колючая, необщительная Лаура.
Беда в том, что он мог говорить себе что угодно — ситуация от того не менялась. Было невозможно, просто невозможно думать о ней как о Лауре Стов — той женщине, которую он забрал с виллы Томазо только сегодня утром…
Она превратилась в кого-то совсем иного.
Даже поведение ее стало другим.
Она улыбалась, болтала, флиртовала.
Флиртовала! Да — и выбрала изо всех возможных кандидатов Люка Динарди!
Дьявол, он весь вечер проскрипел зубами, глядя, как она строит Люку глазки, а потом должен был силой оторвать ее от него. Только тогда он осознал, чего хотел весь вечер — забрать ее от Люка себе! Он не возражал, ни когда она пожелала идти таращиться на фонтан Треви, ни против избитого трюка с монеткой. Более того, даже был счастлив поощрять ее, рассматривая мороженое как приз.
Все для того, чтобы продлить время рядом с нею — поедая ее глазами, любуясь ею. Пусть и знал, что под чудесной оболочкой находится она, Лаура Стов… внучка Томазо.
А в гостинице… Проводить ее до стойки портье было лишь данью вежливости. Любой поступил бы так же. Но он обнаружил, что, получив возможность задержаться, побыть с ней еще немного, ухватился за это обеими руками. Без всяких колебаний, уверяя себя, что только покажет ей, как пользоваться ключом от комнаты.
Роковое мгновение слабости…
Потому что упрямая, противная женщина, которую пришлось заманивать в Италию взяткой, последняя женщина на земле, с которой он хотел бы иметь дело, внезапно все изменила. Когда в лифте их глаза встретились, мир застыл, съежился до крошечного пространства, в котором не осталось ничего, кроме сверкающего взгляда, пересекающегося с его взглядом.
Он оказался не способен блокировать ее взгляд — сопротивляться, отвести глаза, не отвечать…
О, он пытался. Пытался…
Но все преграды, сооружаемые им между ними, на поверку оказывались непрочными, как папиросная бумага. Он собирался оставить ее одну, но, поскольку ранее она выказала полную неспособность устоять перед сладкоголосыми соблазнителями типа Люка Динарди, решил предупредить ее еще один, последний раз.
А она что? Открыто наплевала на его предостережения! И тут что-то щелкнуло внутри него. Напряжение, копившееся в нем весь вечер, вырвалось на волю, бомба взорвалась.
Она осмелилась бросить ему вызов! Утверждать, что она в безопасности… в безопасности, обладая таким телом, таким лицом! Твердить, что она в безопасности, когда город кишит такими, как Люк Динарди.
Вот он и покажет ей. Дьявол, еще как покажет! Покажет, насколько безопасно выглядеть так, как она!
Остановить себя он уже не мог. Не мог отпустить ее запястье, не держать ее так, как хотелось. Не мог не ответить на ее вызов. Проверить ее. И доказать, что она ошибается.
Потому что сам он был не способен сопротивляться этому желанию.
Желанию закрыться с нею в спальне, позволив рукам делать то, что они хотели делать весь вечер, о чем он фантазировал весь вечер. Ее тело просто напрашивалось, молило о прикосновениях.
Он потерял себя. Не мог уже отступить. Вернуться к своей решимости не делать того, что хотелось с первого момента их встречи.
Так к черту! К черту благородную решимость, нудные, правильные ограничения, лишающие его того, к чему страстно стремился он каждой клеткой своего тела.
Ее губы пьянили его, манили страстным обещанием.
Только что созданная Венера, рожденная из пены, еще не тронутая, ждала, жаждала подтверждения своей женственности, обретенной так недавно.
Он пробудит ее, прикосновение за прикосновением, поцелуй за поцелуем, ласка за лаской.
Его губы шевельнулись. Она не открыла рта ему навстречу. Он осторожно раздвинул ей губы, ощутив, как они задрожали, ощутив последовавший затем мягкий вздох.
Его пронзило изумление. Эта женщина не походила на других. Все остальные, с которыми ему случалось иметь дело, были опытными, умелыми, изощренными в искусстве любви. Эта же трепетала от одного поцелуя.
