– Кто здесь?
Раздавшийся в ответ мужской голос заставил Егора вздрогнуть, он был похож на тот, что недавно читал стихотворение Есенина.
– Меня зовут Умар Гасанович.
– Тимергалин, – пробормотал Егор.
– Разве мы знакомы? – поинтересовался гость.
– Заочно… я знаю, кто вы и кто ваш учитель.
– Ах вот оно в чем дело. Вам тоже не дает покоя мой учитель. Это становится забавным.
– Кому еще не дает покоя ваш учитель?
– Скажите, Витязь, – проигнорировал вопрос Егора Тимергалин, подходя ближе, – кто вас послал сюда и зачем?
– Как вы сюда вошли? – в том же тоне отозвался Крутов. – В «отстойник» посторонних не пускают. Или ваш друг выписал вам пропуск?
Тимергалин усмехнулся. Улыбнулся и Крутов, не видя, но чувствуя эту усмешку.
– Кажется, мы понимаем друг друга, – сказал гость. – Чтобы пройти сюда, пропуск мне не понадобился.
– Зачем вы пришли?
– Вы меня заинтересовали, Егор Лукич.
– Чем же?
– Уже тем, что вы находитесь здесь, в сердце Проекта. Во-вторых, вопреки мнению тюремщиков, вы здоровы и полны сил, что говорит о вашей способности восстанавливаться за очень короткое время. В-третьих, ваш учитель не оставил надежды переубедить вас и заставить работать в его команде, а он не стал бы тратить время на обыкновенного человека, к тому же того, кто едва не отправил его на тот свет.
– Я предлагал ему выбор… – пробормотал Крутов.
– Я знаю. К сожалению, Мстислав редко прислушивается к советам мудрецов. Существует такое древнее русское изречение: с уважением относись к Малому, к тебе прислушается и Великое. Или, например, такое: всегда есть шанс уступить тому, кто спешит. Мстислав не понял, что вы спешите.
– Не захотел понять.
– Пожалуй, – согласился Тимергалин.
– Зачем вы все-таки пришли? – повторил вопрос Крутов.
Гость неторопливо прошелся из угла в угол камеры, остановился напротив поднявшегося с пола пленника.
– Скажите, полковник, во что вы верите, ввязываясь в эту ненужную и бесперспективную войну с теми, кто хочет перемен? Во что или в кого вы верите вообще?
– В себя, – хмыкнул Крутов, не особенно удивляясь вопросу, – в Сопротивление. В свой народ. В Россию. Этого достаточно? Или вы имеете в виду нечто другое?
– Я просто пытаюсь понять источник вашей силы и почему такие люди, как вы, оказываетесь по другую сторону баррикад. Допустим, вы верите в народ. Но ведь верить в него слепо нельзя! У него должна быть своя вдохновляющая национальная идея, которая основывалась бы на принципах государственности, единства Отечества, социальной справедливости, защиты прав человека, утверждения гуманистических духовных ценностей. Есть у вас такая идея? Есть ли у вашего Сопротивления цель?
– Конечно, есть, – твердо сказал Крутов. – Наша цель – снять с народа «печать Сатаны», выйти из кризиса и добиться обновления России без применения зомбирующих генераторов и психотронной техники.
– Это все?
– Этого мало? Я не сильный оратор и никудышный философ, поэтому вряд ли сформулирую российскую идею одним словом, могу сказать лишь то, что чувствую, передать ее суть. Россия – это свобода, личность, сильное народное государство. Или – Отечество, справедливость, достоинство человека.
– Совесть.
Крутов внимательно посмотрел на Тимергалина, лицо которого все время оставалось в тени, не уловил в его голосе насмешки и подтвердил:
– И совесть. Что еще вы хотите услышать?
– Почему, как вы думаете, выбор Предиктора пал на вас? Я имею в виду, что вы прошли посвящение в Витязи.
– Не знаю, – подумав, признался Крутов, озадаченный осведомленностью собеседника. – Может быть, потому, что я никогда не использовал свои навыки против нормальных добрых людей. Если вы читали русские былины, то должны были заметить, что ни разу меч русского витязя не поднимался для бравады, ради обретения им богатства или престола, ради платы или даже веры, но всегда ради защиты угнетенных и обездоленных. Ради защиты родины, культуры народа в конце концов! Конечно, я не идеальный воин, да и грехов наделал немало, но…
– «Вы молитесь давно своим богам. И ваши боги все прощают вам», – тихо и задумчиво проговорил Тимергалин. – Честно говоря, вы меня удивили, Егор Лукич. Не думал, что полковник службы безопасности может быть искусен в вопросах истории и философии. А насчет былин вы правы. Они создавались веками и отражают статистические закономерности генетических матриц потенциальных возможностей и предрасположенностей русского народа, вполне достойного уважения.
– Спасибо.
– Не за что. И последний вопрос, полковник, как говорится, на засыпку. По-вашему, что происходит?
– Где?
– В стране, в мире в целом.
– Ну… – поскреб в затылке Егор. – Если в тактическом плане, то власть в стране хочет захватить Реввоенсовет. Если в стратегическом, то происходит навязывание России, да и человечеству в целом, несостоятельной концепции развития. Навязывание сатанинской культуры, если хотите.
Тимергалин перестал ходить по камере, несколько секунд смотрел на пленника, покачал головой.
– Браво, Витязь. Будь я на месте Предиктора, я тоже выбрал бы вас. Могу добавить, чтобы вы лучше понимали свое положение: за программой Проекта, осуществляемого Директором на базе Легиона, стоит гораздо более серьезная Программа, которую вы назвали «печатью Сатаны». Я не верю, что вы с ней справитесь, я не верю, что у вас есть хотя бы один шанс из миллиона, но уважаю убежденных в своей правоте. Прощайте, Витязь, пусть удача сопутствует вам.
Что-то зазвенело на полу. Тимергалин повернулся и пошел к двери. Крутов нагнулся, нащупал рукоять ножа, взвесил его в руке, сказал негромко в удаляющуюся спину:
– Зачем вы это делаете? Зачем помогаете врагу?
Тимергалин оглянулся.
– Может быть, хочу освободиться от груза… достичь глубин и высот… может, это мой каприз. Кстати, дети вашей сестры находятся не здесь, а у озера, недалеко от колокольни. Там у Директора Проекта своя экспериментальная клиника. Поторопитесь.
Умар Гасанович исчез, дверь тихо закрылась за ним.
Крутов задумчиво прошелся по камере, вертя в пальцах нож. Визит Тимергалина поверг его в размышления, и хотя он помнил пословицу: когда кошка оплакивает мышь, не принимай этого всерьез, – все же был склонен полагать, что экстрасенс говорил с ним искренне и никаких козней не строил. Оставалось загадкой, что заставило Умара Гасановича пойти на этот шаг, но больше Крутова тревожил тот факт, что Тимергалин слишком многое знал, что считалось тайной среди его врагов. Он знал о существовании Предиктора, группы неординарных людей, пекущихся о благе России, знал, что у Предиктора есть оперативная сеть, называемая Сопротивлением, и знал отдельных исполнителей, входящих в Сопротивление, таких, как Крутов, посвященный в Витязи. Одно это, стань оно достоянием Легиона, могло нанести непоправимый ущерб движению, сорвать Замысел Предиктора, поставить его в безвыходное положение, усилить процесс расползания «печати Сатаны». То, что Тимергалин, похоже, ни с кем не поделился своими знаниями, даже с другом – Джехангиром, говорило и многом. Здесь было о чем поразмышлять.
