– Зачем мне это знать? – перебил Панкрат оратора, пытаясь не поддаться его вкрадчиво-доверительному голосу.
– Я просто хочу вас известить, что методы нейролингвистического программирования и суггестирования давно применяются в практике правителей нашего многострадального государства. Даже мафия имеет их на вооружении и пользуется соответствующей аппаратурой и услугами ученых и специалистов. Что дальше? Как с этим бороться, если не подобным же оружием?
Панкрат молчал.
– Вам нравится смотреть агрессивную рекламу женских прокладок, чужих лекарств, средства от перхоти и кариеса, американские боевики? Обращали ли вы внимание на то, что на девяносто девять процентов герои этих боевиков – убийцы и бандиты, внезапно превращающиеся в «добрых и хороших» парней? Анализировали ли вы районы и места действия боевиков? Свалки, помойки, трущобы, полуразрушенные корпуса заводов… Что это, если не зомбирование зрителей, навязывание абсолютно грязного образа жизни как нормы?
Панкрат молчал.
– И последнее. Если не мы, то кто способен остановить этот поток грязи и лжи, психологической обработки нашего народа? Зомбированный Легион? Зомбированное правительство? Зомбированная Дума?
– Не знаю, – глухо сказал Панкрат. – Но мне понятно одно: идеал, который требует использования любых средств для его достижения, есть не идеал, а дерьмо!
Мережковский посмотрел на Зинчука, потом на Панкрата, засмеялся, ударил себя ладонями по коленям (этот жест Зинчук, наверное, перенял у него) и встал.
– Вы упрямый и недалекий человек, Панкрат Кондратович. Видимо, я ошибся, полагая, что вы способны оценить и понять наши идеи. Придется показать вас нашим медикам. Идиотизм они не вылечивают, но поднять интеллект могут. Хотя мне искренне вас жаль.
– Ничего не поделаешь, – насмешливо пожал плечами Панкрат, собираясь в тугой комок мышц и нервов, – прошла любовь, завяли помидоры.
Зинчук поднял свой необычный пистолет, но, заметив напрягшееся лицо Воробьева, его готовность к броску, опустил «болевик».
– Архип Иванович, он не прочь подраться. Может быть, я попробую успокоить его иначе?
Мережковский в нерешительности остановился, посмотрел на часы.
– У нас мало времени.
– Да я быстро.
– Хорошо, подожду минуту.
Зинчук отдал ему «болевик» и тотчас же прыгнул к Панкрату, будто его метнула катапульта. Гостиная, ставшая ареной боя, была не слишком велика, к тому же почти всю ее площадь занимала мебель: два кресла, диван, овальный стол на гнутых ножках, стеклянный буфет, трюмо, торшер, телевизор на подставке, – поэтому Панкрату пришлось вспомнить школу «утки» – систему боя в ограниченных пространствах. Но и Зинчук знал приемы этой школы, хотя принципиального значения это не имело. Главным было то, что он владел редким змеиным стилем рукопашного боя ца-цюань – стилем «королевской кобры», в основе которого лежало подражание гигантской ядовитой королевской кобре – гамадриату. Панкрат знал о существовании стиля ца-цюань, разработанного еще в девятом веке монахами монастыря Кэпусы
[21]
, но сталкивался с мастером этой школы впервые. Видимо, капитан Зинчук не один год провел в Китае, неважно – по долгу службы или нет, и смог достичь квалификации мастера шэ-цюань.
Тактика ца-цюань основана на трех принципах. Первый – «змеиная неподвижность». Бойцу какое-то время следует быть неподвижным и спокойным, чтобы потом неожиданно броситься на противника. Для этого используются мгновенные развороты и скручивания корпуса, круговые движения руками, резкие разгибы ног и повороты таза. Удары же, хлесткие, молниеносные, наносятся в основном кончиками четырех пальцев, сложенных вместе, или двух – так называемые «зубы змеи» и «жало змеи», а также ладонью. Руки, расслабленные и мягкие, как веревка, в начальной стадии приема, на большой скорости «обтекают» практически любую защиту противника.
Второй принцип – «слияние». Боец должен соединить в себе «внешнее и внутреннее», чтобы превратиться в настоящую змею. Это должно проявляться во всех движениях мастера, когда его кисть становится то головой змеи, наносящей быстрый выпад вперед и стремительно уходящей назад, то ее жалом.
И в-третьих, ца-цюань требует от бойца особой гибкости и подвижности всего тела. Панкрат знал, что для выработки гибкости и «состояния веревки» наставники школ шэ-цюань заставляли учеников часами ползать по камням, обтекать их и обвиваться вокруг стволов деревьев. Он и сам использовал в своей подготовке элементы такого тренинга, поддерживая суплес организма, подвижность и эластичность мышц.
Зинчук несомненно был мастером змеиного стиля. Ему не мешали ни одежда, ни мебель. Он менял стойки, как узоры калейдоскопа. Движения его ног были мягкими и текучими, как бы неспешными, но в действительности они всегда таили в себе взрыв. Он мгновенно сокращал дистанцию, наносил укол «жалом» в уязвимые точки: глаза, горло, солнечное сплетение, пах, под мышку, – отступал и тут же бил снова. Защищаться от таких приемов было очень трудно, потому что блоки против них не работали, и приходилось все время ускользать, отклоняться, отпрыгивать, рискуя наткнуться на стол или кресло и получить смертельный «укус».
Два удара Панкрат все же пропустил: в ухо и в горло, хотя и успел несколько ослабить последний поворотом тела, но потом с минуту дрался «на автопилоте», регулируя дыхание, зато поймал Зинчука на прыжке с «подползания»: капитан показал себя настоящим акробатом, вытягиваясь в струну и прыгая с пола вверх, как это делает реальная змея. Но Панкрат к этому времени был уже готов к ответу и использовал «лапу тигра» – удар сверху ладонью с растопыренными и напряженными пальцами, что подействовало на противника, как холодный душ. Зинчук отступил, стал больше хитрить, качать торсом вправо-влево, делать обманные движения, но, так как Панкрат не атаковал, капитан снова пошел вперед, горя желанием добить смятого противника, уверенный в своем превосходстве. Однако именно самоуверенность и наказывает высоких мастеров, отрицающих духовную основу совершенствования, с пренебрежением относящихся к своим соперникам. Зинчук исключением не был.
Уже добивая Воробьева, загнав его в угол между шкафом и стеной, выбирая место последнего «змеиного укуса», он не обратил внимания на расслабленность тела противника, принимая ее за последствия своих атак, и оказался совершенно не готов к «взрыву» ответных действий, когда Панкрат наконец включил темп и, пропустив над головой очередной укол «зубами кобры», одним движением сломал Зинчуку кисть руки, а затем и челюсть – ударом ноги, когда тот вскрикнул и отпрянул.
– Браво! – раздался от двери голос Мережковского, о котором Панкрат совсем забыл. Оглянулся. Архип Иванович смотрел на него сузившимися глазами и о чем-то размышлял, держа в руке пистолет. Впрочем, это был не пистолет, а «глушак». Судьба снова сводила Панкрата с «отсекателем воли», от разряда которого его долго лечила жена.
– Вы очень сильный боец, Панкрат Кондратович, – продолжал Мережковский, бледно улыбнувшись в ответ на угрожающий взгляд победителя. – Мне очень жаль, что мы с вами не договорились. Может, передумаете? Мне теперь понадобится помощник вместо капитана.
