– Да уж, присмотри, чтобы никто не обижал. Пошли в вагон, поезд через пять минут отходит.
Кристина, поискав в толпе Соболева, молча поднялась в вагон. За ней забрался Стас, отвергнув протянутую руку. Он все старался делать самостоятельно. Напрягшейся спиной Василий почувствовал чей-то взгляд, но не обернулся, вскакивая на подножку одним пружинистым прыжком. За ним, охнув, взлетел на ступеньку кто-то еще, наткнувшись на локоть Балуева. Василий едва сдержал второй удар, оглянулся и узнал Валерия Шевченко, вербовавшего его недавно в «ККК».
– Осторожно, елки зеленые! – прошипел Шевченко, потирая грудь. – Ребро сломаешь!
– А ты не прячься за спиной, я этого не люблю. Это твои люди меня пасут?
– Мои, мои. Надо признаться, ты в хорошей форме. Пошли поговорим.
– Поезд сейчас тронется.
– Далеко собрался?
Василии немного поколебался.
– В Тамбов провожаю своих знакомых.
– Сами доедут. Скажи, что у тебя срочные дела, и поехали с нами, шеф ждет.
– Я обещал другу доставить его жену и сына в целости и сохранности.
– Не маленькие, доберутся.
– Я сказал – нет!
Глаза Василия, по-кошачьи желтые, изучающие, осторожные, встретились с глазами Шевченко, серыми, веселыми, но насмешливо-предупреждающими. Комиссар-5 «Чистилища» отступил.
– Ну хорошо, подождем. Когда вернешься?
– Через три-четыре дня. Где тебя искать?
– Найдешь в столице в Ассоциации «Барс». Это Марьина роща, я буду там. Но не позже чем через четыре дня, идет?
И Шевченко растворился в перронной сутолоке. Проводник закрыл дверь, поезд медленно поплыл мимо вокзала.
– Заходите, сейчас билеты буду… – Проводник, усталый, весь какой-то взлохмаченный, но одетый аккуратно, даже немного щеголевато, вдруг уставился на Василия с нескрываемым изумлением. – Не может быть! Ты ли это, Баловень?!
– Матерь Божья – Петяня! – присмотрелся получше к проводнику Василий. – Какими судьбами? Я смотрю, вроде знакомы… но потом занялся своими… а это ты! Ну, никак не ожидал…
– Да и я тоже, столько лет прошло. Ты на каком месте едешь? Впрочем, что это я, соберу билеты, поговорим. Ну надо же, мать честная, однокашника встретить через столько лет!
Бывший одноклассник Балуева проследовал в вагон. Василий встал у окна вместе со Стасом и Кристиной, разглядывающими пейзажи за окном.
Четвертым попутчиком в купе оказался молодой мужик примерно того же возраста, что и Балуев, поглядывающий на Кристину с видимым интересом. Он явно жаждал познакомиться, и вскоре все знали, что его зовут Всеволодом, ему двадцать восемь лет, он не женат, воевал в Грузии, Чечне, а теперь занимается предпринимательством, что в переводе означало: перепродает товар, купленный на оптовых рынках Москвы.
Сначала Всеволод рассказывал о своих воинских подвигах, к чему Василий отнесся весьма скептически: вид у Севки, так он попросил его запросто называть, был далеко не геройский. Щуплый, малорослый, с жидкими соломенными усиками, он походил на взбудораженного воробья! Но примеры своего участия в боевых действиях привел весьма жутковатые.
– Я и в плену у чеченцев побывал, – с гордостью заявил он, доставая бутылку шампанского. – Как выжил – сам удивляюсь. Мы держали оборону в одном из домов в Грозном, при их наступлении, ну и… В общем, пришлось сдаться, они дом подожгли. Меня сразу ударили ногой в пах и прикладом по голове, отключили с ходу. Пришел в сознание уже в подвале, рядом какой-то парень лежит на спине лицом вверх… Я подполз и… – На миг возбуждение Всеволода схлынуло. – В общем, на груди у него на бечевке висели его уши, язык, два пальца и пол… – Всеволод быстро взглянул на Кристину, усмехнулся. – В общем, думаю, хана мне, обработают, как его… Но меня они почему-то не тронули, только били. А у моих сослуживцев… Юрке Сосновскому лицо паяльной лампой сожгли, другим скручивали руки и ноги колючей проволокой, почки отбивали…
– Боже мой! – прошептала Кристина.
– Да мы-то что – солдаты, – засмеялся Всеволод, – а вот что они делали с женщинами!..
– Давайте открою, – перебил словоохотливого попутчика Василий. – Может быть, расскажете что-нибудь повеселей? А то в горло ничего не полезет.
Севка снисходительно посмотрел на него, протянул бутылку.
– Гляжу, ты не воевал.
– Не пришлось.
– Гражданского сразу видно. Что ж, можно и повеселей что-нибудь. Не возражаете, если я о своей работе?
– Отнюдь, – слабо улыбнулась Кристина, перехватив красноречивый взгляд Василия.
Он аккуратно откупорил шампанское, поставил на столик.
– Как ты лихо открыл бутылку! – восхитился Всеволод. – А я вот всегда стреляю, однажды всех облил в вагоне.
– А оно с глушителем, – серьезно ответил Василий. Попутчик захохотал, Кристина засмеялась тоже, лишь Стас глянул исподлобья и снова уткнулся в окно.
– И чем же вы занимаетесь? – спросил Василий после того, как все выпили по глотку розового мускатного. Проводник собрал билеты, предложил Василию зайти в его купе, и они договорились встретиться через полчаса.
– Знакомый? – кивнул на дверь Севка.
– Одноклассник, – ответил Василий коротко.
– Надо же, какая встреча. Вот и я с одним другом наезжаю в столицу, вместе учились в школе.
Далее разговор перешел в русло обсуждения практических выгод торговли, основанной на разнице цен в Москве и других городах России; сам Севка вез в Тамбов партию сигарет «Мор». Продавал он и пуховики, и джинсы, и куртки, и сухие напитки «Зуко», и черт знает что еще!
– Я и в Москву кое-что привожу, – похвастался захмелевший предприниматель. – Например, пользуются большим спросом наши тамбовские плетенки, кроссовки, да и ножи тоже хорошо идут, только с ними мороки много. Зажигалки тоже… Больше всего люблю Черкизовский рынок, рэкетиры там милые. Все в элегантных кепочках, широких штанах и китайских кожанках. Изымут по пятьдесят штук и мирно в сторонку, зато больше никто не клеится…
Василию надоело слушать его треп, и он, предупредив Кристину, чтобы его не ждали и укладывались спать, ушел к бывшему школьному корешу Петру Плясунову, Петяне, с которым проучился с первого до одиннадцатого класса.
Проговорили они до часу ночи, хотя проводнику приходилось то и дело отлучаться: то чай кто-то попросит, то шашки, то газету; потом пришли ревизоры, хмурые и неразговорчивые, прицепились к тому, что туалет в вагоне плохо закрывается, хотя вина проводника в этой беде была весьма проблематичной. До акта не дошло, Петяня откупился. Пришел в свое купе грустный, развел руками:
– Сто штук отдал. А что сделаешь? Акт накатают, так меня за него не только с рейса снимут, а вообще засунут в отстойник на пару месяцев стеречь вагоны.
