Тут, правда, есть нюансы, все-таки это не имущество… ну тогда как за издевательство над животными. В цивилизованных странах на первый раз тоже отделываются штрафом, хоть и не мелким, а потом уже и тюрьма. Только я не обещаю комфортное содержание, ибо я гуманист, а гуманист не может быть ко всем ах-ах, если к одним гуманист, то для их оппонентов выглядит лютым злодеем.
Во дворе кипит натурально-общинная или, как ее правильнее, трудовая деятельность. Я посмотрел свысока, в смысле, с высокого крыльца, мелькнула мысль, что нужное выполнил, в права вступил, можно и в Варт Генц, но свободного времени еще масса, при моей скорости могу успеть туда-обратно сотни раз, пока подойдут мои войска…
Алвима вышла из-за построек, улыбнулась сдержанно, но когда подошла ближе, я рассмотрел, как дивно сияют ее крупные черные глазищи, а пухлые губы за ночь стали еще вздутее.
— Мой господин, — сказала она смиренно, — что-нибудь изволите?
— Да, — ответил я.
— Я готова служить.
— Пойдем в дом, — сказал я, — расскажешь немного о своем крае и соседях. А то я знаю королевство Турнедо и королевство Варт Генц, но что между ними затаился и такой вот мирок, даже не догадывался.
Она ответила еще смиреннее:
— Как велишь, мой господин.
Я хотел было пропустить ее вперед, но она остановилась, я вспомнил, что в их племени женщина идет только позади, пожал плечами, но в чужой монастырь со своим уставом не хожу, вообще по монастырям как-то не вообще, прошел вперед, но в холле остановился в изумлении.
На боковой стене зеркало, которое вчера почему-то не заметил, сейчас сразу уставился в туповатом изумлении. Всадник проедет, не пригибая головы и растопырив ноги, рама толстая, массивная, для таких размеров так и должно быть, однако же…
— Здорово, — сказал я, — никогда таких громадных не видел. А почему не в твоей спальне?
Она взглянула на зеркало, перевела взгляд на меня.
— Не перетащить, — объяснила она, — вон какое громадное. И в дверь не пройдет, пришлось бы стену ломать. А самое главное, иногда я там себя не вижу.
Мое сердце подпрыгнуло и замерло в охотничьей стойке.
— Ого! А что видишь?
— Ничего, — ответила она хладнокровно. — Когда гроза, то там все зеленое и как будто круги идут по воде, а когда слишком жарко — плавают всякие пятна. Как в глазу, если надавить пальцем на глазное яблоко.
— В грозу и жару, — повторил я.
Она сказала терпеливо:
— Не только. Еще в какие-то дни, я не запоминала. Иногда все хорошо, а там вдруг ничего. Просто серо. Так что оно служит… когда само захочет.
— Как я вчера его не увидел, — пробормотал я.
— А вчера его и не было, — ответила она спокойно.
Я дернулся.
— Чего?
— Сегодня появилось, — пояснила она. — Обычно там ровная стена, но иногда это зеркало почему-то вот так…
— И часто?
— Не часто, — ответила она, — но надолго. По несколько недель. Потом снова пропадает.
Я сказал с тоской:
— Сколько загадок чудных, а я какой-то хренью занимаюсь! Я имею в виду политикой, не обижайся.
Выходя из зала, я не утерпел и оглянулся на странное зеркало. У него даже рама выполнена в виде эдакой красивой дуги, как обрамление дверного входа. Хотя, может быть, выдаю желаемое за действительное. Столкнувшись с разрастающимися размерами земель, где пасусь, старательно ищу возможности передвигаться быстрее и без особых усилий, вот и высматриваю то, на что раньше не обращал внимания.
Из-за двери, мимо которой идем, неожиданно донеслись грохот и лязг, я услышал даже рев большого и явно опасного зверя. Алвима даже не повела бровью, а я на ходу чуть приоткрыл дверь, отпрянул.
Рыцарь в полтора моих роста, весь в железе с головы до ног так, что даже не видно глаз в прорези шлема, ожесточенно дерется с львом тоже великанских размеров. Хотя нет, не лев, только морда львиная, а тело покрыто чешуей с металлическим блеском.
Алвима остановилась дальше в коридоре и повернулась ко мне, на лице нетерпение. Я хотел сообщить такую вот новость, а то глухая, не слышит, но рыцарь и лев в схватке сдвинулись к стене, и у меня перехватило дыхание, когда рыцарь задел локтем стену и… тот вошел в нее с легкостью, но при замахе снова появился, словно был не в плотном камне, а просто вне поля моего зрения.
Я прикрыл дверь и догнал Алвиму. Она перехватила мой встревоженный взгляд, я сделал вид, что ничего, каждый день такое вижу, привык даже.
— Призраки, — произнесла она безучастно. — Безобидные.
— Как часто?
— Раз в неделю, — ответила она. — Это недолго. Несколько минут, потом все исчезает…
— Кто побеждает?
— По-разному. Один раз откуда-то бросили букет цветов, рыцарь нагнулся за ним, а лев прыгнул сверху, повалил и растерзал…
— Но на следующий раз дрались как ни в чем не бывало?
Она взглянула на меня искоса.
— Да. Ты такие уже видел?
— Конечно, — ответил я малость свысока. — Только не обрывки, а целиком. Ладно, пойдем, нас многое старается отвлечь от наших целей. Конечно же, великих.
Она снова покосилась в мою сторону с вопросом в глазах, но промолчала.
Я пил кофе, что-то снова много пью, а она рассказывала так же искренне и просто, как и все, что говорила и делала:
— Когда-то нас была горстка, как и гешидов, но мир стал теплее или добрее к нам… и теперь у нас много людей и много отважных воинов. Правда, еще больше их у юнашитов, а тех когда-то, как помнят старики, было всего трое из всего рода…
— Стало много людей, — сказал я понимающе, — и начались войны за пастбища, за земли, за власть?
Он кивнула.
— Да. Нас меньше всех, но Торадз дрался всегда отважно. Правда, если бы замок не был защищен пропастью, то, возможно, мы бы уже погибли…
Ее лицо оставалось спокойным, а голос звучал ровно, словно говорила не о близкой гибели всего ее народа, а рассказывала, сколько шерсти собрали с овец. Никаких обид, всем нужна земля прежде всего для своего народа, они точно так же теснили бы юнашитов и гешидов, если бы тех оказалось меньше.
Ничего личного, простая дарвиновская конкуренция, выживает сильнейший. Никаких обид, никаких претензий.
— Гешиты и юнашиты, — спросил я, — в родстве?
— Да, — сказала она, — два рода от родных братьев Турганлая. Мы тоже в родстве, но ведем от двоюродного. Однако они теснят нас, скоро сотрут с лица земли…
Везде одно и то же, мелькнула мысль. Все по Дарвину. Но пора мне заменить этот звериный отбор социальным… Не для того ли я сюда и попал, чтобы прийти к этой мысли? Более сильный и многочисленный народ — не значит лучший.
