Они вернулись к Эллисон, опередив Спенсера всего на несколько минут. Быстро срезав ярлыки с ценами, Энн стала укладывать вещи в чемодан. Эллисон оделась в один из только что купленных нарядов – свободного покроя хлопчатобумажные брюки и пышную блузку.
– Надеюсь, ты не возьмешь с собой ту кошмарную отцовскую рубашку?
– Нет. Возьму только эту прозрачную до бесстыдства ночную сорочку, которую ты называешь неглиже.
– Хорошо. Ты всю новую косметику уложила?
– Да.
– Ты уверена? Если будешь в Хилтон-Хеде ходить как чучело, я перестану с тобой разговаривать!
– Да положила я ее! О Господи! – охнула Эллисон, услышав звонок в двери. – Вот и он.
– Открывай дверь. А я пока закрою чемодан, – предложила Энн.
У двери Эллисон на момент остановилась, чтобы перевести дыхание. Однако сердце стучало словно колокол. Удивительно, как могла она, весьма прагматичная женщина, заразиться романтическим энтузиазмом Энн. Эллисон почти уверовала в то, что ей предстоял тайный побег или медовый месяц. Когда она открыла дверь, вид Спенсера отнюдь не рассеял этого предположения. Голубые глаза буквально раздели ее.
– Привет!
– Привет.
Он вошел, но вдруг остановился, увидев Энн. В новом наряде, с распущенными волосами, со следами косметики на лице, Эллисон была как две капли воды похожа на сестру. Спенсер несколько раз поочередно посмотрел на девушек, затем улыбнулся, заключил Эллисон в объятия и от души поцеловал ее.
– Готова? – спросил он, отрываясь наконец от нее.
Энн уперла руки в бока и спросила:
– Каким образом вы различили нас, учитывая, что Дэвис заглотил наживку вместе с леской и грузилом?
Они посмеялись над ней, хотя смех Эллисон был несколько натянутым и нервным. Поцелуй Спенсера лишил ее способности вести непринужденную беседу.
– Я сама позвонила доктору Хайдену, – сказала Эллисон, пытаясь придать своему голосу твердость.
– Я знаю. Он сказал, что разговаривал с тобой.
– Вы тоже звонили ему?
– Я хотел, чтобы у тебя не осталось ни малейшей возможности для отступления.
– Я бы ей этого все равно не позволила, – вмешалась Энн. – Чемоданы готовы. – Она кивнула головой в сторону спальни.
Через пятнадцать минут, обнимаясь на прощание с сестрой, Энн шепнула ей на ухо:
– Не говори «нет», что бы тебе ни было предложено.
Эллисон оказалась в машине рядом с человеком, которого знала меньше недели, и ехали они к океану, чтобы оказаться вдвоем на яхте с единственной целью – заниматься любовью.
– Мне нравится твой наряд, – любезно сказал Спенсер, явно для того, чтобы поддержать разговор.
– Спасибо.
– Новый?
– Да.
– И волосы просто великолепны.
– Спасибо.
– Воздух из кондиционера не слишком холодный?
– Нет.
– Похоже, кроме односложного ответа мне сегодня ничего не дождаться.
Эллисон посмотрела на Спенсера, увидела лукавый блеск в его глазах и смущенно засмеялась.
– Прошу прощения.
– Великолепно! Уже прогресс! Целых два слова! – Он положил руку на ее бедро. – Ты собираешься всю дорогу так сидеть?
– А как я должна сидеть?
Он ласково притянул ее к себе. Она подвинулась к нему, так что теперь они прижимались друг к другу. Спенсер обнял Эллисон за плечи и погладил ее шею.
– Окажи мне любезность, – сказал он.
– Какую?
– Положи ладонь мне на бедро. Она ожидала, что он попросит: «Взгляни на карту дорог», «Включи радио», «Защелкни свою дверцу» или что-либо в этом роде, но никак не «Положи ладонь мне на бедро». А поскольку убедительного контраргумента сразу не нашлось, пришлось его просьбу выполнить.
На нем были дорогие голубовато-серые брюки из мягкой ткани. Бедра, казалось, отлиты из железа. У нее появилось искушение погладить внутреннюю сторону его ноги. Однако ее рука осталась неподвижно лежать на месте.
– Спасибо, – промурлыкал он и оторвал взгляд от дороги, чтобы ткнуться носом ей в ухо.
Спенсер начал рассказывать о своем детстве, о родителях, о дружбе с Дэвисом, об учебе в колледже и о тех видах спорта, которыми занимался. Голос успокаивал и убаюкивал, и Эллисон почти привыкла к ласковым прикосновениям мозолистых пальцев.
Вдруг он сказал:
– Знаешь ли ты, как действует на меня мысль о том, что всего каких-нибудь шесть дюймов от кончика моего пальца до маковки твоей груди?
У Эллисон перехватило дыхание.
– Энн не позволила мне надеть сегодня лифчик.
– Уж не знаю, благодарить ли ее или ругать. Ведь это мука. Сладостная, утонченная, но тем не менее мука.
Спенсер убрал руку. А Эллисон испытала сложные чувства. Ей нравились его ласки, но этого было мало – она стала воспринимать ласки как неизбежные и необходимые. Но не следовало забывать, что этот роман носит временный, преходящий характер.
Он взял ее ладонь, которая все еще лежала у него на бедре, поднес к губам и поцеловал в чувствительные подушечки, отчего у Эллисон сладостно засосало под ложечкой, затем снова положил к себе на бедро, на сей раз повыше, и прижал ладонью.
Если появлялось желание, они останавливались. На одной из остановок выпили кока-колы и съели пакет арахиса, на другой купили мороженое. Лизнув мороженого, они целовались. Затем снова лизали и снова целовались. Пока не запутались в том, что идет в какой последовательности. Смеясь, Спенсер стал промокать ей бумажной салфеткой подбородок, на котором остались следы шоколада.
Эллисон рассказала ему несколько забавных историй из их с Энн детства, связанных с путаницей из-за поразительного сходства. Ей хотелось, чтобы он понял, насколько они, сестры-близнецы, привязаны друг к другу. Не скрыла она и того, что у близнецов есть и свои проблемы и трудности.
– Мне порой кажется, что я какая-то недоделанная, что Энн самое существенное забрала себе, а мне оставила все ненужное. – Бросив на Спенсера робкий взгляд, она спросила:
– Может, это звучит для вас дико?
– Нет. Но я не заметил в тебе никаких недостатков. Ты просто более сдержанная. Я не могу представить, чего у тебя такого нет, что есть у Энн.
Для поднятия настроения он попотчевал ее рассказами о людях, которых встречал в разных странах.
Но что бы они ни делали. Спенсер постоянно касался ее. Так или иначе его руки дотрагивались до нее. Эллисон подумала, что для стороннего наблюдателя они вполне могли сойти за влюбленную пару. Понятно, почему Спенсеру ничего не стоило соблазнить любую женщину, в какой бы части света он ни оказался. Он был мастак в этом деле. Спенсер интуитивно обращался с женщиной так, как она того хотела. Он сумел внушить Эллисон, что она сексапильна, привлекательна, красива, остроумна, пленительна, хотя на самом деле в плен попала как раз она сама.
