– Человек, сумевший тридцать лет продержаться на посту
протектора. Этим кое-что сказано, не правда ли? Лет десять работает на милорда
Гаудина. При известных обстоятельствах барон Гинкер, не сомневаюсь, способен
продать даже вас. Но для этого еще должен отыскаться покупатель, которому вас
можно продать безнаказанно, а такого покупателя я в окружающей реальности
что-то пока не вижу… – фыркнула графиня. – Рассказать вам, как он придумал
себе порок? В Равене есть роскошный особнячок, тихий притон для великосветских
педиков. Так вот, милейший барон демонстративно оказывает ему покровительство и
бывает там что ни день. На самом деле он вовсе не педик и, вместо того чтобы
предаваться срамным грехам, встречается там со своими шпиками. Зато все враги
свято верят, что отыскали его уязвимое место – о чем не раз наушничали королю. Но
его величество, знающий истинное положение дел, лишь посмеивается в усы… А
настоящий грешок барона где-то укрыт. И никто не знает, какой. Но что-то есть,
я уверена, и милорд Гаудин со мной соглашается, правда, даже ему не удалось
отыскать следов…
– Понятно.
– И еще, – сказала графиня. – Он безоговорочно
поставил на Делию, так что вывернется вон из кожи, чтобы ее отыскать, а еще
лучше – оказаться ее единственным спасителем…
Какое-то время они ехали молча, и Сварог с простительным
провинциалу любопытством созерцал уличную толчею.
– Графиня, что же вы их не приоденете? – спросил он,
кивнув на гордо восседавших в седлах потертых вассалов.
– Все равно пропьют и проиграют, мерзавцы, как их ни
одевай, – безмятежно сказала графиня. – Что поделать – младшие сыновья
дворян моего графства, приходится кормить-поить согласно древним традициям…
Граф Леверлин даже как-то написал эпиграмму на того вон усатого, была дуэль…
– Вы знаете Леверлина?! – оживился Сварог.
– Ну естественно! Как я могу не знать члена столь старинной
фамилии? Он часто бывает при дворе. А вот его отец – сущий затворник. Чудак и
патриархальный оригинал. Не принимает дам, одетых по последней моде, помешан на
традициях. У него в столице есть загородный дом – куда мне, как и многим,
дорога закрыта. Вообразите, его супруга и дочки до сих пор носят платья старого
фасона, бедняжки! Но Леверлин-младший… – она мечтательно прищурилась. –
Это моя головная боль и беда. Его невозможно пленить, понимаете? Проведя со
мной безумную ночь, он преспокойнейшим образом исчезает на месяц. Поэт, что вы
хотите… Я не могу сердиться на поэтов. – Она продекламировала нараспев:
От череды непризнанных открытий –
ознобом по спине.
Что ж над бокалом вы молчите?
Позвольте мне –
за все, что нам когда-то снилось,
да не сбылось.
За все, что, как бы мы ни бились,
не удалось.
За то, что снегопадом шалым –
печаль в лицо…
– Между прочим, эти строки посвящены мне. Барон, вы
когда-нибудь видели снегопад?
– Приходилось.
– Это красиво?
– Иногда – очень.
– Леверлин не раз бывал на Сильване, видел снег, а я вот
никак не выберу времени…
– Вы не знаете, он в Равене сейчас?
– На прошлой неделе его видели в Ремиденуме, – сказала
графиня. – Он недавно вернулся откуда-то с орденом Полярной Звезды, можете
себе представить? Наместник прислал ему патент. Но Леверлин ничего не
рассказывает, такой таинственный… Вы, случайно, не знаете, за что его могла
наградить императрица? Ходят туманные слухи о каком-то загадочном побоище в
Харлане, но милорд Гаудин притворяется, будто ничего не знает… Где вы с Леверлином
познакомились?
– В Готаре, когда я там, выражаясь высоким стилем, водворял
справедливость, – осторожно сказал Сварог. (Нужно же блюсти мужскую дружбу
и солидарность, ей не следует знать, что бывают случаи, когда и Леверлина
удается пленить – правда, не в переносном, а в самом прямом смысле…) – Графиня,
у вас, часом, не сожалеют о прежнем бароне? Насколько я знаю, он тоже бывал при
дворе…
– Да что вы! Жуткая была свинья. Он, приехав в Равену,
только тем и занимался, что плодил новоиспеченных дворян за приличные денежки,
и добро бы якшался с приличными людьми… Многие даже хотели вызвать его на
дуэль, но ему удавалось как-то изворачиваться… Вам только спасибо скажут. Что
это с вами?
– Ничего, – сказал Сварог. – Красивая вывеска,
верно?
Они как раз проезжали мимо стоящего особняком двухэтажного
дома из желтого песчаника. Над дверью укреплены бронзовые изображения кружки и
кровати – старинный символ гостиницы с трактиром, а серебряная каемка
свидетельствует, что заведение предназначено для благородной публики и владелец
его принадлежит к Серебряной гильдии. А рядом красовалась вывеска, больше
походившая на подлинное произведение искусства. Золотые буквы «ЖЕНА БОЦМАНА»,
стилизованные под старинный алфавит Аугел, повисли над сине-зелеными волнами с
белыми гривками пены. Вдали, на заднем плане, плывут корабли под разноцветными
гроздьями тугих парусов, а справа изображена юная красавица с распущенными
волосами, в морском кафтане с широкими обшлагами и лихо сбитой на затылок
лангиле. Картина подернута нежной дымкой, той самой, которую загадочным образом
умели вызывать на свои полотна старые итальянские мастера – которым еще
предстоит родиться через тысячелетия.
У входа гордо стоял увалень в новехонькой ливрее,
прислуживавший некогда в корчме тетки Чари в Руте. Даже не будь его, Сварог все
равно сообразил бы, что заведение принадлежит старой знакомой: юная морячка на
вывеске выглядела именно так, как, должно быть, выглядела лет двадцать назад
вдова пиратского боцмана. Значит, бой-баба все же перебралась в Ронеро, как и
собиралась.
– Вот об этом я с вами и хотела поговорить, – сказала
графиня. – Каюсь, нарочно велела кучеру ехать этой улицей… Художник,
нарисовавший эту картину, – талантливый юноша. Вот только, к его
несчастью, родился в семье члена Бронзовой гильдии. Что, как вы понимаете, если
и не закрывает ему дорогу в Сословие Свободных Искусств, то, по крайней мере,
делает ее невероятно долгой… Художники, как и многие другие, неохотно допускают
чужаков туда, где пахнет славой и деньгами…
– Прекрасно вас понимаю, – сказал Сварог.
– Прекрасно. Вас не затруднило бы возвести его в дворянство?
После того, как ваш предшественник одарил гербами целое скопище случайной
швали, столь благородный жест бесспорно создаст вам репутацию покровителя
искусств, подлинно светского человека…
– Ради вас, графиня, я готов и на большее.
– Невероятно талантливый мальчик. У меня дома стоит моя
статуя его работы, я вам потом покажу.
– Я подозреваю, этот юноша еще и красив? – ухмыльнулся
Сварог.
– Ох… – вздохнула графиня. – Такой милый, очаровательный,
робкий мальчик… И гордый, никогда не брал моих подарков. Итак, на вас можно
рассчитывать?
