Конкуренты не дремали. В окошках дома напротив порой
довольно откровенно поблескивали стекла наведенных на особняк подзорных труб.
Время от времени по улице проезжали и проходили субъекты, чья профессия
сомнений не вызывала. Все эти знаки внимания Сварога мало занимали и ничуть не
трогали. Он довольствовался тем, что без особой необходимости частенько обходил
посты. И ждал. То есть делал единственное, что мог. Если так вели себя и
остальные главные игроки, ситуация не имела в шахматах ни аналогии, ни названия
– участники игры отошли от доски, а их пешки, кони и слоны совершенно
самостоятельно носились по черным и белым квадратам, не нанося урона
противнику.
Тяжба старшего графа прямо-таки молниеносно закончилась его
полным поражением. Король Конгер Ужасный, узнав о поступившей к коронному судье
жалобе на нарушение «Закона о колдовстве», не стал ни гневаться, ни ввязываться
в затяжную возню судейской бюрократии. В тот же самый день снольдерские
самолеты перелетели на заброшенный ипподром, принадлежавший самому королю, а
королевские домены, считалось, вне всяких законов, кроме воли венценосца…
Изящный ход, беспроигрышный и не ведущий за собой никаких репрессий. Узнав о
нем, Сварог совершил действия, недвусмысленно квалифицировавшиеся законами
Ронеро как «оскорбление величества словом». Но поскольку свидетелями были люди
верные – Мара и отрешенный от всего сущего, кроме «пятнашки», граф Дино, –
Конгеру так и не довелось узнать, что некий барон назвал его в сердцах сукиным
котом и осколком феодализма. Впрочем, последнее оскорбление вряд ли понял бы и
король, и зловещая Багряная Палата…
За бабку-гусятницу Сварог не беспокоился – он приезжал туда,
убедившись, что слежки нет. Трудами барона Гинкера из домика напротив выставили
хозяина-огородника, сполна заплатив ему за недвижимость и намекнув, что его
развалюха понадобилась конторе, о которой и думать страшно, не то что называть
вслух. Со строжайшим напутствием держать язык за зубами огородник был выставлен
в противоположный конец города, где купил домик не хуже и затаился, как мышка,
а на его бывшем подворье поселились несколько неразговорчивых верзил – в
количестве, достаточном для круглосуточного наблюдения за бабкиным домом.
Сварог хотел избежать любых неожиданностей – и потому у бабки поселился приехавший
из деревни родственник, скрывавший под кафтаном пистолет, налитую свинцом
дубинку и полицейскую бляху. Капрал Шег Шедарис, трезвехонький, как стеклышко,
приобрел новую одежду, пробавлялся двумя кружками пива в день и готов был
прянуть в седло по первому зову трубы. Леверлин сидел в Ремиденуме, ожидая
боевого клича. Тетка Чари купила на деньги Сварога десяток выезженных лошадей и
держала у себя в конюшне. Сварог запасся у Гинкера полицейской бляхой,
офицерской, с золотой каймой. Одним словом, все было расписано, как по нотам. И
Сварог задавался одним-единственным вопросом: есть ли у конкурентов столь же
детальные планы на случай, если он найдет принцессу первым? Пожалуй, есть, и
вопрос следует сформулировать иначе: насколько действенными окажутся их планы,
учитывая, что конкуренты все же действуют шпионским образом на территории чужой
державы?
А ночи, две подряд, выдались бурными. Прекрасно спевшиеся
боевые подруги заявлялись к нему с темнотой – и, несмотря на все приятные
стороны этих вторжений, Сварогу приходилось нелегко. Пожалуй, он охотно раскрыл
бы графу Дино секрет решения – но решений-то не существовало… Что до
головоломки, она завоевала Равену в двое суток, и страсти понемногу накалялись…
Сейчас, стоя ранним утром на галерее, Сварог думал почти весело: когда бомба
взорвется, от особняка Орка останутся одни стены…
– Когда же мы будем драться? – спросила бесшумно
подошедшая Мара.
– Надеюсь, до этого вообще не дойдет, – сказал Сварог,
ухитрившись не вздрогнуть от неожиданности и чертыхнувшись про себя. –
Один умный человек написал как-то, что лучший полководец – тот, кто выигрывает
сражение, так и не развязав битвы…
– Никогда не слышала.
– Он давно жил, – сказал Сварог.
Проще говоря, он еще и не родился, но не стоит объяснять
боевой подруге эти сложности. К тому же Сварог не уверен был до конца, что это
– прошлое. С тем же успехом и долей вероятности окружающее могло оказаться
пресловутым параллельным пространством, очередной копией Солнечной системы,
живущей по иным картам, иному календарю и иным часам.
– Вообще-то в этом утверждении есть резон, – сказала
Мара. – Для больших сражений это, возможно, и годится. Но я не возражала
бы против легкой разминки…
– Не накаркай, – сказал Сварог. – Я очень хотел бы
убраться отсюда тихо и благопристойно, не протыкая по дороге встречных. –
Он повернул голову на стук колес. – Поздравляю. Кажется, в романах это и
называется «интрига завязывается». – Он перегнулся через перила и закричал
дежурившим у ворот дворянам: – Пропустить!
Паколет влетел в ворота, размахивая большим синим конвертом
«соколиной почты»
[24]
, держа его на виду скорее для сторонних
наблюдателей – так что это, вероятнее всего, была уловка. Опрометью бросился на
галерею, к Сварогу, перепрыгивая через три ступеньки. Сварог напряженно ждал с
колотящимся сердцем, надеясь на лучшее, но из суеверия ожидал самого худшего.
Паколет остановился перед ним, тяжело дыша, словно сам бежал
всю дорогу в оглоблях вместо извозчичьей лошади. Счастливо улыбнулся во весь
рот, отступил, опять придвинулся, большими пальцами взъерошил свои редкие
усики. Сварог взял его за локоть и потащил в комнату с занавешенными окнами.
– Командир!
– Ты не спеши, – посоветовал Сварог, сам охваченный
радостным возбуждением. – Членораздельно, спокойнее…
Паколет швырнул бесполезный конверт:
– Ваше величество!
– Спокойно! – рявкнул Сварог. Подействовало. Спокойно,
даже чуточку равнодушно Паколет сказал:
– Нашел я ее. Бабка не догадалась, а я догадался, как-никак
бабка у нас примерная гусятница, а я – ночной парикмахер и всякое повидал… Эти,
которые не мужчины и не женщины, – притон для педрил! Понимаете, почему
бабке не удалось? Вы ж сами с магией знаетесь, командир! У нас эта мода
давненько приугасла, пока лет двадцать назад не занесли из Балонга…
Кажется, Сварог понял. Запах мысли. Возьмите у матери-собаки
щенка, хорошенько натрите его кошачьей шкуркой, положите назад – и какое-то
время мать будет в полном недоумении, не в силах определить, к какой же породе
относится это странное существо. Потому что для собаки запах важное того, что
она видит глазами. Так и с колдунами. Они чуют запах – в данном случае запах
мысли. У женщины свой запах мысли, у мужчины свой. И колдун, если нет практики,
непременно собьется со следа…
– На Морской, неподалеку от переулка Белошвеек, есть
притон, – продолжал Паколет. – Столь высокого пошиба, что это уже не
притоном называется, а салоном, где собираются сплошь благородные. Хозяином там
разорившийся барон. Полиция не препятствует, потому как туда похаживает сам
барон Гинкер. Грешен, командир, я там частенько брал кошельки, так что место
знакомое. У педрилы мозги, как бы вам объяснить, сдвинуты с обычного ритма, его
«оседлать» легче… Ну вот, когда мне эта мысль стукнула в голову, поднял я бабку
спозаранку, сожгла она тот платочек, сделала «черный настой», сунул я склянку в
карман, помчался на Морскую, подошел к дому – и фыркнул настой так, что пробка
вылетела, и залило мне весь бок…
