Он задержался на мосту. Тишина, не видно ни полиции, ни
горротцев. Темные брызги крови уже подсохли на древнем камне. Судя по их обилию
и разлету, выглядит все так, словно таинственный зверь, налетев на
незадачливого агента, с размаху рванул его клыками не хуже, чем мог бы рвануть
кусок ветчины не жравший неделю бродяга. Вот так. И если ужасаться по всякому
поводу, проще и практичнее сразу приладить петельку на ближайшие ворота.
Обратный путь, как часто бывает, показался не в пример
длиннее. Поэтому, когда на Сварога выехал из переулка вдрызг пьяный всадник из
благородных, пустившийся то ли задираться, то ли жаловаться на жизнь, то ли все
вместе, Сварог, не особенно размышляя, поймал его за руку, выдернул из седла,
без всяких угрызений совести вскочил на коня и помчался к Бараглайскому Холму,
слыша, как пьяный шумно ползает по мостовой и орет отчего-то: «Измена!».
Конь оказался свежим, застоявшимся, и Сварог в считанные
минуты пролетел по крутым улочкам, присмотрелся издали к дому Гая – на
внутренней лестнице мерцает тусклый светильник, все спокойно, – спрыгнул,
хлопнул коня ладонью по крупу, и тот потрусил прочь. Даже если не воссоединится
с хозяином, бесхозным долго не останется – как-никак столица, цивилизованный
град, где отношение к чужому добру, особенно к тому, что бродит без присмотра
по ночам, насквозь философское.
Направился в дом, стал не спеша подниматься по внутренней
лестнице, скупо, в самую плепорцию для влюбленных, освещенную керосиновой
лампой, висевшей на крюке меж вторым и третьим этажами. Наконец-то добрался
домой – вот именно, домой, он давно привык возводить любое временное пристанище
в гордое звание дома, тогда становится не так грустно жить, наоборот, бывает
чуточку веселее. Мимоходом он подумал, что настоящего-то дома, собственно
говоря, философски глядя со всех точек зрения, у него никогда и не было.
Нынешний замок, порхавший сейчас где-то за облаками, на эту роль что-то не
годится. А вскоре и этот дом придется покинуть. Но развить эту мысль он не
успел – поднялся на площадку, а там на низких перилах сидела Мара в своем
натуральном обличье, закинув ногу на ногу, задумчиво поглаживая лежавшую рядом
игрушку из своего богатого арсенала, больше всего напоминавшую морского ежа,
бьющегося в падучей.
– Любопытно, где изволит шляться благородный лаур? –
поинтересовалась она, не усмотрев на лице Сварога особой озабоченности. –
А меж тем добродетель юной девы, несмотря на ее нынешний дурнушечий облик,
подвергается постоянной угрозе со стороны творческого люда, так что колено
означенной девы покрыто мозолями от частого соприкосновения с буйствующей
плотью. Однако, смею заметить, к иной плоти дева была бы не в пример более благосклонна,
буде плоть таковая недвусмысленно заявила бы свои права способом, не
допускающим двойного толкования…
Сварог поднял ее с перил, и какое-то время она молчала – по
чисто техническим причинам, если только уместно столь сухое определение, когда
в твоих объятиях юная женщина, сводящая с ума и необычностью своей, и диким
сочетанием разнообразных противоречий… вот только на шее у тебя и Странная
Компания, и все отсюда проистекающее, а где-то лежит золотая статуя и кровь
подсыхает на мосту…
Тонкие пальчики, способные и нежно приласкать, и моментально
отправить в мир иной, скользнули ему под рубаху способом, не допускающим
двойного толкования, но Сварог героически превозмог себя, отстранил ее и
распорядился:
– Доклад по гарнизону.
Она моментально перестроилась, хотя и не всецело:
– Вокруг – тишина. Гарнизон частично отошел ко сну.
– Точнее?
– Хозяин отошел ко сну. Бабкин внучек отошел ко сну. Жена
боцмана, по некоторым данным, читает очень вольному топору наставление по
морскому делу. Граф Леверлин до сих пор беседует с ее высочеством о придворном
этикете. Одним словом, все при деле. Одна я сторожу, как верный солдат… или как
дура.
Сварог усмехнулся. Относительно Делии и Леверлина он и сам
третий день питал стойкие подозрения. Вообще-то ее последнего любовника не так
давно убили у нее на глазах… Ну да будем реалистами. Принцессы – своеобразный
народ. А лучшего способа отвлечься от всех горестей и не сыщется, пожалуй.
– Если милорд соизволит расстелить здесь свой плащ, нет
нужды идти в комнаты.
– Ты серьезно или притворяешься? – спросил Сварог,
распустив шнурки плаща и сбросив его на пол. Лег, оперся на локоть и устало
зажмурился.
– Насчет чего? – Она перестала расстегивать платье.
– Так спокойна и безмятежна…
– А что тебя удивляет? – искренне изумилась Мара, опускаясь
рядом. – Согласна, положение не из веселых, но дулом в спину пока что не
тычут. Что-нибудь придумаем, ты у нас по этой части мастак…
Сварог покосился на нее. Она закинула голову, опустила
длинные загнутые ресницы, приоткрыла рот – безмятежно ждала поцелуя. Детский
возраст – это детский возраст. Ребенок ни за что не поверит в собственную
смерть – особенно когда вокруг наблюдаются сплошь чужие…
– Возможно, мы завтра уйдем, – сказал Сварог.
– Куда? – Мара мгновенно открыла глаза. Он кратко
изложил.
– Гениально! – Мара обхватила его за шею и звонко
расцеловала. – Я всегда верила, что ты у меня великий полководец.
– Может, там и нет хода…
– Должен быть, раз он нам так нужен, – сказала
Мара. – Монашеские братства – сплошные кладези секретов, их даже Гаудин опасается
раздражать… Вина принести по такому случаю?
– А когда оно мешало? – хмыкнул Сварог. Она гибко
выпрямилась, запахивая платье. И тут же неуловимым движением подхватила с перил
своего стального ежа, замерла, моментально обернувшись готовой к прыжку дикой
кошкой. Сварог вскочил, выхватил пистолет. Сам он не слышал ни единого
постороннего звука.
– Идет, – шепнула она. – Один.
Сварог нашел стволом пистолета бесшумно ступавшую вверх по
лестнице грузноватую фигуру. А мигом позже узнал. Мара тоже. Слегка растерянно
покосилась на Сварога.
Барон Гинкер в строгом темном камзоле, опустив руки по швам,
глядя перед собой, поднимался по ступенькам беззвучно, как дым. Что-то с ним
было не так. Мара отступила на шаг, медленно, без единого лишнего движения,
словно перелилась, перетекла в сторону упругая капелька ртути.
Теперь и Сварог понял. Керосиновая лампа светила барону в
спину, хоть и тускло, слабо – но от каменных перил легла негустая тень, а вот
барон совершенно не отбрасывал тени. Он поднимался, медленно и бесшумно, прижав
руки к бокам, как исправный солдат на смотру, глядя перед собой, вышел на
площадку, теперь их разделяли шесть-семь ступенек лестничного пролета, и Сварог
увидел, что барон бледен, как стена, а в правом виске у него чернеет дыра с
опаленными краями. Глядя иным, магическим зрением, видел перед собой то же
самое – призрака с простреленным виском. Поднял было пистолет, но тут же
вспомнил, что серебро не способно причинить призраку вреда и сам призрак никому
не способен причинить вреда – разве что порой своими речами, но тут уж вина не
его, потому что истины, изрекаемые иными призраками, вовсе не ими самими
придуманы…
