– Есть такое обыкновение у авторитетов… Так что твой мост –
не обязательно натуральный мост, соединяющий берега реки. Это может оказаться и
улочка, звавшаяся в незапамятные времена Мостом Кожевников, и деревня, и
какое-нибудь урочище с местным прозваньем Чертов Мост…
– Как хотите, а к доске для шакра-чатуранджа я и близко не
подойду, – заявила тетка Чари. Шедарис положил ей руку на колено:
– А я постараюсь остановиться подальше от генеральских чинов
– даже не на полковнике для пущей надежности…
Паколет жалобно воззвал:
– Объясните вы мне, где много съедобного мяса без костей!
– Да на кухне, – сказал Шедарис. – У особы
познатнее, где мясо отборное…
– Не пойдет, – хмыкнула Мара. – Любой знатный
человек ест и рыбу, и птицу, так что кости все равно будут…
– Бабка не говорит, что там совсем нет костей, – сказал
Шедарис. – Она говорит, что мяса без костей там много. Точно, кухня.
Может, даже дворцовая. А тебе бы я посоветовал: как только встретишь человека с
солнцем в гербе – в геральдике частенько встречается, – на всякий случай
приканчивай его первой или уж гляди в оба. Да, и у Горрота солнце на флаге,
черное, правда…
– Учту, – сказала Мара. – Ну-ка, руку убери!
– Да я так… – буркнул Шедарис, но руку убрал с рукоятки
пистолета.
– Что вы там? – вскинулся Сварог.
– Есть такое поверье, – старуха безмятежно скрестила
руки на груди. – Мол, если убить колдунью, предсказанное и не сбудется.
Только это опять-таки – смотря чем убивать, когда как… Спасибо, деточка.
– Не за что, – сказала Мара. – Я не из доброты
душевной. Просто отчего-то чувствую, что ничего у него не вышло бы.
– Это точно, – многозначительно кивнула старуха.
Шедарис уставился в пол, бормоча:
– Да болтают, понимаете ли…
– Капрал! – грозно сказал Сварог. – Я тебя, мать
твою…
– Скажи деточке спасибо, что остался жив, – без всякой
злобы сказала капралу старуха. – Не сердитесь на него, граф, дело
житейское. Научится когда-нибудь прежде думать, а уж потом хвататься за оружие…
Между прочим, светает.
– Нет, у меня ты генералом точно не станешь, – пообещал
Шедарису Сварог и встал. – Собирайтесь. – Когда все направились к
двери, обернулся к старухе. – Вам, может, деньги нужны?
– Вы ж мне уже дали, – усмехнулась старуха. –
Прощайте, граф. Я, право слово, хотела как лучше. Всегда полезно предупредить,
хоть предостережение и видится туманным… Как смогла. А там, впереди, вас и в
самом деле ждали.
«Когда ж это я давал ей деньги?» – подумал Сварог. И понял
вдруг.
– Готов спорить, если мы вдруг вернемся, дома уже не найдем
на этом месте? – просил он.
Старуха медленно кивнула. Глаза у нее были зеленые. Цвета
весенней яркой листвы. Сварог ощутил не страх, а легкое стеснение, не
представляя, что еще сказать и как держаться. Он торопливо поклонился, вышел и
в два прыжка сбежал по ступенькам, услышав настигший его, словно бы ставший
бесплотным и удивительно напоминавший шум крон под ветерком молодой девичий
голос:
– Не все, что в лесу, нравится лесу…
Он прыгнул в седло, крутнул плеткой в воздухе, давая сигнал
выезжать со двора. Небо из неуловимо-серого становилось неуловимо-синим, мир
словно рождался заново, стоял тот волшебный миг рассвета, когда нет ни мрака,
ни света, ни ночи, ни дня, но любоваться этой красотой было некогда. Еще и
оттого, что непонятное обычным людям и неописуемое обычными словами неудобство
в спине, ощущение тяжелого взгляда в затылок прямо-таки вопило: Арталетта уже в
седле…
Подметив, что Шедарис с помощью довольно неуклюжих маневров
остался в арьергарде, а рядом с ним держится Бони, Сварог бросил Маре повод
своего заводного коня, подскакал к обоим заговорщикам и сказал:
– Значит, улучить момент, вернуться тихонько… А?
– Так ведь не нами придумано, что если прикончить такую вот
вещунью… – мрачно сказал капрал. Бони решительно кивнул:
– Меня старики учили, как делать…
– Соколик ты мой, а про Лесную Деву тебе твои старики ничего
не говорили? – спросил Сварог. – Ну-ка, рысью марш, герои!
Вскоре впереди открылась большая ложбина. По ее дну струился
быстрый ручей, а подъем и спуск оказались довольно крутыми, коням поневоле
пришлось перейти на шаг. Сам Сварог именно здесь и устроил бы засаду. Стороной
не объедешь – чащоба. Он пропустил всех вперед, огляделся. Никто, конечно, не
увидел того, что открылось ему – а он видел словно бы черные клочья дыма, все
еще реявшие меж желтыми стволами сосен на фоне росной паутины, над изящными
листьями папоротника. Здесь их поджидало Зло, ушедшее с рассветом. Не следовало
терять времени, однако он все же спрыгнул с коня, сделал несколько кругов,
пригибаясь к самой земле. И в одном месте, где не росла трава, отыскал-таки на
влажной песчаной почве смазанный четырехпалый след, напоминавший птичий, только
огромный. И сразу вспомнил Ямурлак, мертвого верхового ящера с нелепо задранной
четырехпалой лапой – похожа… Открытие оказалось бесполезным – все равно никто,
даже Гаудин и Карах, не знали, что это за твари, откуда берутся, зачем приходят
и куда уходят потом…
Стоя рядом с камнем, он напряг слух. Сквозь ставший
оглушительным птичий гомон где-то далеко, на пределе восприятия, пробивался
глухой ритмичный перестук копыт – кони шли полным карьером.
Он вскочил в седло. Достал кожаный мешочек и покопался в нем
двумя пальцами. Наследство бабки-гусятницы оказалось не столь уж и большим –
колдуны передают свои знания всерьез только лежа при смерти, а если сложится
иначе, тебе достанется пара подручных мелочей… Очень полезных, правда, в
дороге. Там лежал маленький клубок желтых ниток, две красные ленты, одна синяя,
большой моток бечевки и грубо вырезанный из черного камлота силуэт – так рисуют
дети, то ли собака, то ли волк, ясно лишь, что это не корова и не крокодил. К
камлоту был плотно приметан белыми нитками волчий зуб.
Ленты не годились – Сварог не нашел бы в душе сил ни поджечь
этот лес, ни затопить его водой. Он взял за хвост волка, швырнул через правое
плечо левой рукой. Что бы там ни завладело Арталеттой и ее людьми, под ними
самые обычные кони, все прекрасно получится…
Он негромко произнес, как учила старуха:
– Дует ветер от Камня Блуйгне, от Крепости Королей, несет
ветер жизнь неживому, острые зубья к зубу, пламя глаз и шерсть черного цвета,
цвета смерти и печали, чтоб сверкнули клыки, как семью семь печалей, и
вонзились, как тридцать три тоски, чтобы сверкнули глаза, как семью семь
невзгод…
И подхлестнул коня. Конь отчаянными скачками взобрался на
песчаный склон. Сварог оглянулся и успел еще увидеть, как из папоротника
поднимается черная спина громадного волка. И подумал, что заклятье, должно
быть, ужасно древнее, сочинено в забытые эпохи, когда цветом смерти и печалей
не считался еще белый…
