Поднялась тихонько, принесла влажное полотенце и осторожно протерла его блестевшее от пота тело, потом сварила кофе и села с подносом на кровать. Матвей открыл глаза, в которых мелькнул пронзительный ледяной огонек, улыбнулся.
– Надо же, я отключился!
– Ничего удивительного, – улыбнулась в ответ Кристина. – Пей кофе.
– А где Стас?
– У него друзья появились, тоже спортом интересуются, в подвале у них нечто вроде спортклуба. К ужину придет. Надеюсь, ты сегодня никуда не уйдешь… по делам?
Матвей выдержал ее испытующий взгляд, покачал головой.
– Сегодня нет.
– Как слетал?
– Нормально.
– Друга выручил?
– Его освободили, а Тарас должен был подстраховать. Постой, откуда ты знаешь о моей… командировке?
– Разве тебя не встретили… там, в Чечне?
– Кто?
– Твои друзья.
Матвей привстал на локтях, внимательно посмотрел на светящееся лицо девушки, снова отмечая в ней признаки присутствия Светлены.
– Ты была… в Рязани?
Кристина кивнула.
– Я просила твоих друзей помочь тебе… и они помогли.
– Они там были?!
– Ну конечно. Они вернулись вчера, звонил Вася. Иван Терентьевич и Уля уехали в Рязань, Вахид Тожиевич тоже здесь. Хотя он, кажется, решил больше не ввязываться в разборки с иерархами.
– Когда же они там появились? Почему я не почувствовал?
– Они все-таки Посвященные. Проникли во дворец, когда ты начал отступление сам, и отвлекли внимание пентарха.
– Они с ним?..
– Дрались и победили.
– Так вот почему меня никто не ловил по-настоящему… – Матвей откинулся на подушки, окинул покрасневшую Кристину отсутствующим взглядом. – Ты добилась того, чего не смог добиться я… поздравляю. – Он спохватился. – Прости, я, кажется, не о том. Спасибо за помощь. Выходит, ты моя спасительница?
Кристина опустила глаза, поводила пальцем по глади подноса с кофейным прибором.
– Может быть, лучше их не трогать, Соболев?
– Кого? – усмехнулся Матвей.
– Иерархов, Монарха… кардиналов… всех.
– Ты же сама советовала мне действовать, пока Закон возмездия не ослаб совсем. – Матвей напоминал Кристине слова Светлены, уже не разделяя их обеих.
– Но, может быть, они оставят нас в покое, если мы откажемся от притязаний на трон Мастера Мастеров?
– Я никогда и не стремился к этому. Но они не оставят нас в покое, и ты это знаешь.
Глаза Кристины вспыхнули, когда она подняла их, полные слез, нежности, любви и теплоты, и Матвей невольно потянулся к ней, сбрасывая поднос с чашками на пол, но успевая подхватить каждую и не пролить при этом ни капли кофе…
* * *
Тарас Горшин отделился от группы раньше всех, сразу после посадки самолета в аэропорту Внуково. За ним, коротко попрощавшись со всеми, удалился в здание аэропорта Самандар, коему обстоятельству больше всех обрадовался Василий, хотя и не показал этого. Ему представилась возможность побыть с Ульяной и расспросить ее поподробней о задачах и целях Внутреннего Круга. Всю дорогу от аэропорта до Казанского вокзала Москвы, от которого отходили электрички и поезда на Рязань, они проговорили, не обращая внимания на корректно-молчаливого Парамонова, и в конце концов Василию начало казаться, что он и в самом деле знает Ульяну давно. Ему хотелось говорить с ней еще и еще, душа рвалась ехать с ней в Рязань, но воля справилась с желанием, и Вася, проводив Посвященных, отправился домой.
Два часа он нежился в ванной, купался, грезил и дремал, держа в объятиях призрак Ульяны. Пообещал себе, что бы ни случилось, наведаться к ней в ближайшие дни, взять литературу, которую она пообещала дать почитать, и серьезно поговорить о Пути в Круг. Но сначала надо было завершить кое-какие дела здесь, в Москве, и Василий, от полного расслабления через медитацию и тренинг подойдя к нужной психофизической кондиции, позвонил генералу Первухину по кодовой сети.
Шел девятый час вечера, но генерал находился у себя в кабинете и ответил мгновенно:
– Балуев?! Живой?!
– Вашими молитвами, начальник, – насмешливо ответил Вася. – Не ждали?
– Да я уже комиссию создал для расследования инцидента в Грозном, несмотря на сопротивление Генриха, сам собирался туда лететь. Генрих обмолвился, что ты жив…
– Генрих – это Ельшин?
– К сожалению, группой командовал его человек.
– Ничего, я найду этого человека.
– Упаси тебя Бог! Если хочешь жить – не связывайся. Генрих начал заметать следы, и его пес уже ликвидировал трех членов группы.
Вася присвистнул.
– Быстро ориентируются ребята! Кого же майор Ибрагимов успел отправить на тот свет?
– Шмеля, Тамерлана и Кира.
– Лихо! Ну что ж, тем интереснее будет игра.
– Отставить, капитан! Я понимаю, что ты не боишься умереть, но они опаснее, чем ты себе представляешь, и если хочешь уцелеть – не трогай их.
– Как сказал один умный человек: «Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать». Не беспокойтесь, генерал, я поберегусь. А что, господин Шароев еще не послал ноту нашему президенту за вторжение в его суверенную Ичкерию, не воззвал к справедливости? Не испросил наши головы на заклание?
– Президент Ичкерии болен, – сказал Первухин после недолгого молчания. – По слухам, у него были какие-то весьма непростые гости. Кстати, интересно было бы узнать, что за гости.
– Они ушли, судя по вашему тону?
– Не знаю. Все это непроверенные слухи. Давайте встретимся и обговорим наши проблемы не по телефону, капитан. Скажем, через час.
– Где обычно?
– Нет, почтовый ящик номер два.
– Буду. – Вася повесил трубку.
«Почтовым ящиком номер два» служила личная явочная квартира Первухина, располагавшаяся в шестнадцатиэтажном доме на углу Ленинградского и Головинского шоссе, недалеко от метро «Водный стадион».
Машины у Балуева своей не было, поэтому он тормознул частника и ровно в девять часов вечера вышел у дома номер пятьдесят шесть по Ленинградскому шоссе, за два дома до первухинского «ящика». Вычисление потенциального наблюдателя вошло уже в привычку, поэтому Вася не торопясь прошелся вдоль забора, за которым возводилось зеркальное здание какого-то банка, свернул на Головинское шоссе, остановился возле фруктово-овощной палатки и сделал вид, что приценивается к товару. Продавец, молодой мордатый верзила с небритой физиономией, на вопрос Васи: «Сколько стоит килограмм лимонов?» – буркнул нехотя: «Отвали, служивый, не килограммами же ты их ешь», – и Вася сразу насторожился. Только очень наметанный глаз мог определить в нем «служивого» – человека армии, только очень уверенный в себе профессионал мог так спокойно отгонять мешающего ему незнакомца, и только не заинтересованное в продаже товара лицо могло это себе позволить.
