Они загнали ее в угол уже у двойных стеклянных дверей.
Отсюда уже была видна парковка - свобода. Они взяли ее в плотное кольцо,
плотное вдвойне у дверей. Солидат припала к земле у центре этого кольца и
рычала на них. Она вся была золотая с белым, и даже несмотря на все, что я
только что видела, казалась красивой. И грациозной, так, как это присуще всем
ликантропам семейства кошачьих. Напряженный хвост гневно подергивался.
Эдуард вытащил новую обойму. Отщелкнув затвор, он загнал ее
в патронник. Звук этот эхом прокатился по кругу. Не у всех оставались запасные
магазины, так что я не одна оказалась не у дел, но все же стрелков было
достаточно, чтобы это прозвучало зловеще и практично.
Солидат зарычала, обнажив клыки.
- Моя смерть не остановит Арлекина, они все равно убьют вас.
Смерть моей госпожи не спасет вас от грядущей дикой охоты.
- Вы не присылали нам черной маски, - сказала я.
Ее желто-оранжевые глаза обратились ко мне. Звук, который
она издала, был чем-то средним между рыком и мурчанием. От него у меня волосы
на холке зашевелились.
- Ты умрешь.
- Вампирский Совет блюдет законы, Солидат. Убивать нас,
прислав только белые маски, с вашей стороны незаконно, - вспомни о честной игре
и всем таком.
У меня всегда плохо получалось читать выражения даже
знакомых мне оборотней в звериной форме, но сейчас я была почти уверена, что
Солидат испугалась.
- Убьешь нас - остальные начнут охоту, Анита. Убивать членов
Арлекина противозаконно.
- А я убью вас не как человек-слуга Жан-Клода. Я убью тебя и
твою госпожу, как федеральный маршал и официальный истребитель вампиров.
- Я знаю ваши законы, Анита. У тебя нет на нас ордеров.
- У меня есть два ордера на вампирш, которые чертовски подходят
под описание Мерсии и твоей хозяйки.
И снова в ее нечеловеческих глазах появилось то выражение.
Черт, я все лучше и лучше разбираюсь в мохнатых лицах. Ай да я.
- В этих ордерах указаны имена членов Церкви, - рыкнула
Солидат.
- Но ордера сформулированы весьма туманно. Там говорится,
что я могу убить вампира, виновного в смерти жертвы, и что я, по своему
усмотрению, могу убить любого, причастного к убийству. А еще ордер позволяет
мне убить любого, кто попытается препятствовать мне в исполнении утвержденного
судом приговора. - Я многозначительно посмотрела в ее странно-красивое лицо. -
То есть, тебя.
Олаф стоял рядом с Эдуардом, и в руках у него была банка
WD-40 и факел, сделанный из тряпья, намотанного на нечто, похожее на
металлическую ручку швабры. От него исходил острый масляный запах. Олаф
произнес своим глубоким голосом:
- Я хотел было сходить за орудием в машину, но каптерка
уборщиков оказалась ближе.
Я едва не спросила, что он имел в виду под «орудием», но
сразу подумала, что лучше об этом не знать. Хотя, возможно, с помощью того, что
есть у них в машине, то, что мы собирались сделать с Солидат, можно было
сделать быстрее. Олаф поджег факел. Очевидно, ветошь была чем-то смочена,
потому что он разгорелся легко и сильно.
Клодия приказала людям в дальнем конце помещения расчистить
пространство. Они расступились, словно занавес, оставляя Солидат на пустой
площадке в центре. Охранники выстроились в два ряда - передние на колено,
задние - стоя. Когда все заняли позиции, Эдуард присоединился к ним.
- Голова или сердце! - выкрикнула Клодия.
И тут Солидат прыгнула, не к двойной линии охраны у дверей,
ведущих к свободе, и не к стрелкам, а в сторону коридора, где людей было
поменьше. Выстрелы прозвучали залпом. Изящный прыжок золотого с серебряным тела
завершился тяжелым падением на пол. Да, она быстро исцелялась, но
первоначальные повреждения сыграли свою роль. Стрельба продолжалась, пока
Солидат не задергалась в агонии, и уже не пыталась подняться.
Олаф повернулся, и я заметила у него на спине заткнутый за
пояс пистолет.
- Прикрой меня.
Я все еще ожидала, что рана даст о себе знать, но адреналин
держал меня на ногах. Позже мне это явно аукнется, но сейчас я была в норме.
Потянувшись к его кобуре, я вытащила пистолет. Интересно, я ожидала, что у
Олафа будет оружие помощней, но нет. Это был обычный «H&P USP Compact». Я
присматривалась было к такому, но остановила свой выбор на «Kahr». Сжав его в
обеими руками, я нацелила пистолет на поверженную тигрицу.
- Дай знать, когда будешь готов, - сказала я.
Олаф скользнул в круг с факелом в руке и тяжелой банкой
горючего. Я не скользила, а просто шла, но к телу мы подошли одновременно. Оно
лежало на боку, и Олаф разбрызгал жидкость по исковерканным лицу и груди
Солидат. Резко запахло чем-то густым и маслянистым. Она отреагировала на запах,
дернувшись в нашу сторону. Я выстрелила ей в лицо. Пистолет дернулся в руке,
задрав дуло к потолку, затем мне пришлось его опустить снова.
- Что за дрянь? - нахмурилась я.
Олаф бросил факел в проделанную моей пулей дырку, и Солидат заорала.
Запах горящих волос был сильным и горьким. Он даже забил запах горючего. Олаф
поджег ее. Хорошенько облил густой маслянистой жидкостью и поджег. Она была
слишком серьезно ранена, чтобы сопротивляться, но на то, чтобы кричать и
корчиться в огне, сил еще хватало. Судя по всему, это очень больно. Воняло
палеными волосами, а позже запахло жареным мясом и маслом. Солидат еще очень,
очень долго издавала протяжный, высокий и резкий звук.
Эдуард подошел к нам, прицеливаясь. Так мы и стояли втроем,
глядя на то, как медленно умирает Солидат. Когда она, наконец, замерла,
перестав издавать звук, я произнесла:
- Принесите топор. - Кажется, я даже сказала это нормальным
голосом. Хотя, слышала я по-прежнему только одним ухом. То, рядом с которым
стрелял Питер, до сих пор бездействовало. Из-за него звуки отдавались в голове
непривычным эхом.
- Что? - переспросил Эдуард.
- Она исцеляется, как один из вампиров, потомков Любовника
Смерти.
- Мне незнакомо это имя, - заметил Олаф.
- Разлагающиеся вампиры… она исцеляется как одна из них. А в
их отношении даже солнечный свет не гарантия. Мне нужен топор, и еще нож…
большой и острый.
- Ты отрежешь ей голову? - спросил Олаф.
- Ага, а ты можешь вырезать сердце, если хочешь.
Он оценивающе посмотрел на тело. Сейчас она вернулась в
человеческий облик и лежала на спине, раскинув ноги. Большей части лица и
грудной клетки не было. Одна грудь сгорела и лопнула, но вторая оставалась
нетронутой. Часть ее волос, тигрино-желтая шерсть, тоже сохранилась. Лица не
было, не было глаз. Мне бы радоваться, да только смотреть в почерневшее,
превратившееся в лохмотья место вместо лица ненамного лучше.
Я судорожно сглотнула. Глотка горела так, словно завтрак
пытался вырваться на волю. Я попыталась глубоко вдохнуть, но запах горелой
плоти тоже не подарок. В конце концов, мне пришлось дышать медленно и
неглубоко, и не зацикливаться на зрелище передо мной.
