Ричард зажмурился, будто ему стало больно, но я знала это
выражение его лица: ему не было больно, ему было хорошо. И вот именно это ему и
не нравилось.
Я сказала вслух:
– Я здесь.
Он зашептал прямо у меня в голове:
– Можешь ничего не говорить, ma petite, я читаю прямо с
поверхности твоего ума, так громко ты это думаешь. Ты не беременна.
Я подавила желание подпрыгнуть на сиденье и ответила:
– Да, да.
Я ощутила, что он улыбается.
– Я очень рад, что ты этому рада. У тебя такой душевный
подъем, будто ты летаешь.
Именно такое было у меня ощущение, так что я просто
согласилась.
Нитка тепла Ричарда протянулась через мой разум, но заговорил
он вслух, сразу для меня и для Жан-Клода:
– Вы не могли бы прекратить, пока мы все сидим тут в
машине?
Голос Жан-Клода будто стал громче, заполнив нас обоих:
– Обсудим эти радостные новости потом.
И он пропал.
Я повернулась к Ричарду, чтобы его видеть.
– Чем тебе это мешает?
– Не хочу я, чтобы он прямо сейчас залезал мне в
голову.
Голос Ноэля сзади:
– Простите, я не могу заниматься, когда по всей коже
сила ползет.
Я посмотрела на Клодию:
– Ты тоже чувствовала?
Она попыталась подавить дрожь:
– Обычно я чувствую, когда вы включаете триумвират, но
сегодня как-то это было сильнее обычного.
Она потерла руки ладонями от плеч и ниже, но они трое сидели
плотно, и ей не хватило места. Но ясно было, что она имеет в виду.
– О’кей, – сказала я, поворачиваясь лицом вперед.
Мика протянул мне руку над сиденьем, и я взяла ее. Она была
теплой, но не слишком. Он старался не повышать уровень силы в машине. У меня
как-то случился небольшой подъем ardeur'а за рулем – ничего хорошего.
Я держала его за руку, старалась, чтобы мое горячечное
облегчение не вызвало мою силу, не заставила его зверя подняться навстречу.
Наши звери могут перетекать друг в друга, но прямо сейчас это было бы плохо,
так что я старалась держать щиты на месте и не дать моей радости их снести. Я знала,
что скорбь и гнев могут нарушить мою концентрацию, но никогда до сих пор не
понимала, что радость тоже на это способна.
И я всю дорогу до «Цирка» сдерживала радость. Длинные
каменные ступени улетали из-под ног. Жан-Клод встретил меня в гостиной, я прыгнула
ему в объятия, обхватила его руками и ногами. Я его целовала долгим, глубоким
поцелуем, и только когда он оторвался перевести дыхание, заметила, что мы не
одни.
В двойном кресле сидел Огюстин в черной шелковой шали, из
которой островами выступали бледные плечи. Соломенные кудри лежали в
беспорядке, будто он лишь пригладил их пальцами. Одет он был в пижамные
шелковые штаны, слишком для него длинные. Казалось неправильным такого
мускулистого мужчину назвать миловидным, но именно это слово приходило на ум.
Глядя на него, я испытывала чувство, подобное тому, которое бывало, когда я
смотрю на Жан-Клода. Не той глубины и сочности было это чувство, что чувство к
Жан-Клоду, или Мике, или даже Ричарду, но это была первая вспышка любви, когда
вожделение слегка поутихнет, но ты понимаешь, что он тебе по-прежнему нравится.
Что это было не просто вожделение, а что-то поглубже. Я стояла, разглядывая
Огги, и думала, что неплохо бы как-нибудь утром проснуться рядом с ним, а он
чтобы лежал, растрепанный и миловидный. Я была влюблена в него. Это должно было
бы меня ужаснуть или разозлить, но такого не было. И это не вампирская сила
заставляла меня быть по этому поводу спокойной. Может, это можно вылечить, как
вылечили мы Реквиема от пристрастия ко мне. Есть варианты. Можно будет как-то
это обойти. Я не беременна, а все остальное наладится.
– Ma petite!
Я обернулась к Жан-Клоду. Даже не заметила ощущение черной
атласной рубашки под моими руками, выпущенной на черные джинсы. Джинсов у него
было мало, и надевал он их, только когда подозревал, что одежда погибнет, или
же старался представить себя своим парнем на какой-нибудь встрече с прессой. Он
был босиком, и ноги его были только чуть темнее белизны ковра.
– Ma petite, – повторил он, и на этот раз мое
прозвище заставило меня взглянуть ему в лицо. Прическа у него была тщательным
водопадом локонов – его вариант на каждый день. – Что ты чувствуешь, когда
глядишь на Огюстина?
Я хотела повернуться к указанному вампиру, но Жан-Клод
поймал меня за руку, повернул к себе.
– Отвечай не глядя, ma petite.
– Мне нравится мысль, чтобы он проснулся рядом со мной
вот такой растрепанный и полуголый.
– Это только вожделение?
Я покачала головой.
– Нет-нет, это начало настоящего. То есть любовь, а не
вожделение.
– И ты не огорчена.
Я улыбнулась ему:
– Я не беременна, а остальное мы как-нибудь наладим. Я
хочу сказать, это же точно так же, как я Реквиема подчинила ardeur'ом? Если я
смогла его освободить, то уж мастер города сумеет освободить меня?
– Жан-Клод, какие у тебя чувства к Огюстину?
Это спросил Ричард, подошедший к нам сзади.
– Я нахожу его красивым, но, как ни странно, я в него
не влюблен. И он не влюблен в меня. Я надеялся, это значит, что не случилось
худшего – или лучшего, – но…
Он посмотрел мимо нас на Огюстина.
Я посмотрела вслед его взгляду и заметила, что с этого
расстояния серые глаза Огюстина кажутся почти черными.
– Тебе надо спрашивать, какие у меня чувства к твоей
слуге? – спросил он.
Жан-Клод кивнул.
– Я только и могу, что оставаться в этом кресле. Мне хочется
ее трогать, держать. Если бы мое сердце могло биться, оно бы разбилось.
– Отчего бы у тебя сердце разбилось? – спросила я,
сама удивляясь, как это прозвучало ординарно. И как ординарно ощущалось.
– Потому что ты принадлежишь другому, а я тебя люблю.
Я шагнула вперед, и пальцы Жан-Клода стали отпускать меня.
Ричард поймал меня за другую руку:
– Нет, Анита, не ходи к нему.
– Почему? – спросила я, глядя в его карие глаза.
Он начал было говорить многое сразу, но сказал в конце
концов только одно, что было правдой.
– Потому что я не хочу, чтобы ты к нему шла.
Это остановило меня вернее, чем могла бы остановить любая
злость. Я вытаращилась на него, глядя на страдающее его лицо, и не зная, что с
этим делать.
