Вампиры гнали девушку по сцене – отлично срежиссированная
игра в кошки-мышки. Вампиры бросались на нее, своей неимоверной быстротой мешая
ей покинуть сцену. Она уже будто почти пробегала мимо, но вдруг вампир хватал
ее за руку и отбрасывал назад, и она изящно скользила по сцене. Интересно, как
у нее белое трико при этом оставалось белым.
Адонис устремился вперед – я ощутила его движение. Он
медленно спускался к сцене, будто на проволоке, невероятно медленно. Не как
хищная птица – скорее как возносящийся святой, только не возносился, а
нисходил. Он коснулся сцены – и танцоры замерли. К его руке, будто по команде,
подошел какой-то рыжий вампир. Танцоры разбились на пары и стали танцевать
вокруг девушки. Она уже не просила о помощи – отчаялась. Свернулась, сияя как
белая звезда в центре круга разноцветных вампиров.
Они танцевали, показывая, что традиционным балетом тоже
владеют. А потом изменилась музыка. Пары раздвинулись пошире, и сцена все
больше и больше начинала походить на эстраду «Запретного плода», чем на балет.
Все это было красиво, изящно, хищно, но еще и очень сексуально. Ничего такого,
за что можно было бы арестовать, но точно так же, как эти актеры умели жестом и
видом изобразить злобу, жалость, презрение, так же они показывали сейчас секс.
Девушка спрятала лицо в ладони, будто выше ее сил было
смотреть. Над нею встал Адонис, и она подняла к нему испуганное лицо, медленно
– как поднимают взгляд актеры в фильме ужасов, услышав шум, когда знают
откуда-то, что это чудовище, и что оно уже рядом. Вот с этим выражением лица, с
этим ужасом, выраженным всем телом, смотрела она на стоящего над ней красавца.
Как бы ни был он красив, она заставляла зрителя видеть его уродливым, опасным,
страшным.
Он схватил ее за руку, и они начали медленный танец, когда
он наполовину волочил ее, а она старалась быть от него подальше. Отвращение к
его прикосновениям, нежелание их кричали в каждом ее движении. Но он победил,
как и понятно было. Он рывком притянул ее в объятия и взлетел к небу, полетел с
девушкой в руках над зрителями, а она отбивалась и колотила его кулачками, и
тогда он ее бросил – и она вскрикнула, в голос, но тут же ее поймал другой
вампир, прямо над головами сидящих, и публика ахнула и вскрикнула вместе с ней.
Вампиры стали играть с девушкой – по очереди взмывая в воздух и выпуская
отбивающуюся жертву, она стала цепляться за вампиров, а они отрывали ее руки от
своей одежды и швыряли ее в воздух. Потом ее снова поймал Адонис и прижал к
себе. Когда они пролетали над нами, я заметила, что на ее лице блестят слезы.
Адонис схватился за сияющий водопад ее волос, намотал на руку, оттянул ей
голову, открывая точеную шею, и изобразил укус. Потом перебросил ее следующему
вампиру, тот тоже укусил ее, и вампиры сомкнулись вокруг нее в воздухе тугим
шаром рук и ног. Когда они рассыпались снова, на ее шее виднелись точки
искусственной крови, и девушка уже рвалась к вампирам. Обнимала их благодарными
руками, и начался настоящий жор. Из рук в руки, от одного к другому, мужчина,
женщина, снова мужчина, пока лица вампиров не измазались кровью, а платье
девушки стало похоже на простыню пострадавшего в аварии. От искусственной крови
платье стало прилипать к ее телу, видны стали мышцы, тугие маленькие груди.
Манящее и невыносимое зрелище.
Зрители застыли в молчании, когда вампиры снова приземлились
на сцену и окружили девушку, скрывая от взглядов. Возникла иллюзия, что все они
жрут одновременно, хотя я знала, что технически это невозможно. Слишком много
для этого ртов.
На сцену, крадучись, поднялся новый вампир. Темноволосый, с
еще более темной кожей, бледной, но трудно было сказать, грим это или его
естественный тон. Он отогнал остальных вампиров прочь, увидел окровавленный
полутруп – и зарыдал, плечи его затряслись.
Адонис над ним засмеялся – сценическим смехом, запрокидывая
голову.
Темный вампир поднял лицо, искаженное гневом, и они с
Адонисом стали танцевать по сцене, танцевали вокруг окровавленного тела.
Остальные вампиры исчезли за сценой, и остались лишь двое танцующих мужчин. У
Адониса были мышцы рельефные, темноволосый был высок и тощ, и так грациозен,
как я в жизни не видела. Он двигался, как олицетворение воды, и даже это еще
было слабо сказано.
Танец Адониса казался рядом с ним неуклюжим, человеческим.
Где-то в разгаре этого представления я поняла, что передо мной Мерлин.
Танцевальный бой он выиграл – именно бой это был. Они
дрались в воздухе и на земле, и это казалось реальным. Реальная злость
ощущалась в этом бою, и я подумала, излучает ли кто-нибудь злость на публику,
или же они действительно друг друга терпеть не могут, а сценический бой дает
выход этому чувству.
Адонис был повержен, хоть и не убит, и Мерлин один остался
на сцене над телом своей возлюбленной. Он склонился к ней, поднял на колени,
укачивая. У меня горло сдавило, черт побери. Он рыдал, и я едва не рыдала с ним
вместе. Жан-Клод что-то такое делал с посетителями своего клуба, но так
мастерски у него не получалось. Я ни разу еще не видела, чтобы кто-то так здорово
проецировал эмоции.
Справа на сцену вылетела толпа с факелами и арбалетами.
Рыдающего вампира застрелили – арбалетный болт, как по волшебству, вырос в его
груди. Даже зная, что это всего лишь театральный фокус, трудно было отвлечься
от впечатления, что все на самом деле. Он рухнул на тело убитой возлюбленной, и
пятна света закружили вокруг мертвых любовников. Он умер, держа ее в объятиях,
будто даже в смерти хотел ее защитить.
Толпа набежала, и плачущий человек, который застрелил
вампира, поднял на руки убитую девушку, а какая-то женщина из толпы стала
вторить его рыданиям. Родители, наверное, подумала я. Они держали ее на руках,
как держал ее только что убитый вампир. Так, плача, они унесли ее за сцену,
оставив мертвого вампира.
Минуту сцена была пуста, потом вернулись вампиры, крадучись,
осторожно, в страхе. Как будто мертвый вампир внушал им ужас. Адонис склонился
над ним, коснулся лица – и заплакал, взял мертвого на руки, прижал к себе.
Потом вознесся к небу, и вампиры полетели прочь за своим сраженным
предводителем, взлетели, рыдая под музыку плачущих с ними скрипок.
Опустился занавес, и настала полная тишина. Потом публика
взорвалась криками и аплодисментами, шумом всех видов. Зрители повскакали с
мест, и занавес поднялся снова. Первыми вышли люди, хор, но публика стояла на
ногах. Когда вышел на сцену Адонис, овации стали громче. Когда на поклоны вышли
девушка и Мерлин, крики заглушили аплодисменты. На балете обычно не кричат, но
сегодня было исключение.
Девушке и Мерлину поднесли розы, не один букет, разных
цветов. Актеры кланялись и кланялись, и наконец публика затихла. Только тогда
опустился занавес, и танцоры вышли под утихшие аплодисменты и говор зрителей,
спрашивающих друг друга: «Вы видели то, что видел я? Это было настоящее?
Балет мы пережили. Оставалось только пережить прием после
балета. Вечерняя программа только набирала силу, черт бы ее побрал.
Глава 53
Я сидела в кабинете Жан-Клода в «Данс макабр». Тут было все
такое элегантное черно-белое, только кимоно и веера в рамах на стенах цветные.
Я сидела за элегантным черным столом Жан-Клода, выдвинув ящик – в этом ящике у
меня лежал запасной пистолет. Пока мы ждали, я его зарядила серебряными пулями.
Рядом со мной сидел Ашер, поставив кресло так, чтобы он мог до меня
дотронуться. Это из-за него заряженный пистолет лежал в ящике, а не на столе на
виду и не у меня в руке. Ашер опасался, как бы дискуссия не стала слишком
горячей. Дамиан стоял от меня с другой стороны, положив мне руку на плечо.
Прикосновением он передавал мне спокойствие, и оно, наверное, было причиной,
что Ашер выиграл спор про пистолет. Другая причина к тому стояла, прислонившись
к двери: Клодия, Истина и Лизандро, и вид у них был очень профессиональный. А
где был Жан-Клод? Где-то там, очаровывал прессу, и Элинор, как менеджер клуба,
с ним. Для таких публичных мероприятий она была куда лучшей хозяйкой, чем я.
Кроме того, у меня было здесь другое дело, о котором человеческой прессе не
надо было знать.
