– Вампир может спать с освященным предметом под
подушкой?
– Да, или под кроватью, но под подушкой лучше.
– А что случится, если этот предмет коснется кожи
вампира?
– Ответ вы можете прочесть на собственной руке.
– И ты хочешь сказать, что крест меня обжег из-за моей
силы, а не силы Дорогой Мамочки?
– Вы суккуб, миз Блейк. Эту силу издавна ассоциируют с
демоническим.
– Мне приходилось сражаться с демонами. Вампиризм –
инфекция, а не что-нибудь демоническое. Это болезнь, которая живет в крови. Один
врач где-то в начале девятисотых придумал, как ее лечить. А одержимость
демонами не вылечить переливанием крови.
– Вылечить? – спросил Мерлин. – Действительно
переливанием крови?
– Ну, да, но вампиризм как раз и придает мертвому телу возможность
действовать. Так что если убрать вампиризм, тело остается мертвым.
– Ну, на такое лечение вряд ли многие согласятся.
– Да, – кивнула я.
Дамиан наклонился и шепнул мне в щеку:
– Все это очень интересно, но можно тебя попросить
ускорить процесс?
– Мать не может прорваться через вашу защиту сама по
себе, кроме как во сне. Но она может воспользоваться проникновением сквозь вашу
оборону другого агрессора-вампира, в этом вы правы. Страх перед нею лег в
основу законов, определивших правила сражения мастеров вампиров. Но она так
долго спит, что мы становимся неосторожны.
– А почему она вынуждена следовать за чужим нападением?
– Потому что она – создание кошмаров и страны Морфея.
– Ты хочешь сказать, что она все еще спит?
– Да, именно так, – улыбнулся он.
Дамиан вцепился мне в плечо. Я сказала:
– Я не хочу быть невежливой, но мне нужно питание. Так
что прошу меня извинить.
– А можно посмотреть? – спросила Елизавета.
– Нет.
– Идем, Елизавета, – сказал Мерлин и вышел в
дверь. Она за ним. Адонис обернулся в дверях и посмотрел на нас на всех.
– Тебе тоже смотреть нельзя, – сказала я. –
Заседание закрыто.
Он хотел что-то сказать, но подумал и решил этого не делать
– покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем он
намеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему-то я знала, что это –
не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.
Клодия пошла к двери:
– Я послежу, чтобы никто не мешал.
И дверь за ней закрылась.
Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.
– Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха персонала
или еще куда. Или найдите себе столик снаружи.
– А нам почему нельзя смотреть?
Я на него взглянула в упор, но он выдал мне невинные, хотя и
знающие, глаза.
– Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опять
способен?
Он улыбнулся.
– Я не могу снова кормиться от тебя так скоро,
Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта мать, но
ощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeur не охватит
всех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь – не знаю. – Я посмотрела на
Дамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. – А если
я сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.
– От кого же ты собираешься сегодня питаться? –
спросил Ашер, стоя у стены.
– Если ты согласен, то от тебя.
– Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.
Я сжала руки двух остальных и попросила:
– Дамиан, Натэниел, идите ради Бога, и будьте
где-нибудь, где вас будет видно, о’кей?
– Обещаю, – сказал Натэниел, и они направились к
выходу.
Я повернулась к Ашеру:
– Ты на меня злишься?
– Никто не любит, когда его согласие считают само собой
разумеющимся, Анита.
– Я про тебя так не считаю.
– Считаешь. И ты, и Жан-Клод.
На это я не знала, что сказать, а потому именно это и
сказала:
– На это я не знаю, что сказать.
Он покачал головой:
– У нас нет времени нянчиться с моими задетыми
чувствами. Прости.
Дверь за нашей спиной закрылась – Дамиан и Натэниел пошли
искать место переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.
Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня не
смотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамы
под сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.
– Что случилось? – спросила я.
– Ты обратила внимание, что это у нас впервые будет
секс наедине?
Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила его
тело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров – его тело и мое рядом. И
всегда с нами при этом кто-то был? И никогда не было так, чтобы только мы,
только друг у друга?
Я тронула его за лицо, попыталась заставить его на меня
взглянуть, но он не поддался.
– Значит, не только от Жан-Клода ты не получал
достаточно личного внимания?
Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.
– Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел.
Потом столетия я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью – или пыткой
для тех, кого Белль желала наказать.
Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав мою
руку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:
– Прости меня…
Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной стороной
лица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние,
честь, добродетель – только бы взглянуть на нее еще раз.
– Ты некоторые мои раны исцелила – тем, что я был с
тобой и Жан-Клодом. И я думал, этого достаточно.
Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамами
сторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что он
позволил мне видеть.
– Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.
– Когда ты так говоришь, это звучит по-детски, сам
слышу, но вот здесь, – он коснулся груди, – ощущается совсем не
по-детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир,
который делю я со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня.
Всегда есть кто-то более красивый, более желанный.
– Никого красивее тебя нет, Ашер.
Он отдернулся, открыв шрамы на лице.
