Доктор Лилиан мне не сказала, какой штамм ликантропии она
решила добавить к моему коктейлю, и не выбрала ли она один из тех, что у меня
уже были. Она решила, что если я буду об этом знать, это может сказаться на
исходе – какой зверь победит. Чушь какая-то – ведь мои мыслительные процессы
никак с этим не могут быть связаны, но она все равно ге говорит. Ладно, в
ближайшее полнолуние мы увидим, появился ли победитель в моей корзине мехов.
Я просыпалась и снова засыпала, а когда проснулась очередной
раз, возле моей постели сидел Ашер, и я дернулась и даже ойкнула.
Он отвернулся, полностью закрыв лицо волосами – не стал
кокетничать идеальным профилем, просто прятался.
– Ты теперь меня боишься.
В голосе его звучало сожаление, похожее на слабый моросящий
дождик, о котором знаешь, что он будет идти весь день.
Я стала было опровергать, и остановилась. Боюсь ли я его?
Да. Да, боюсь. Но не потому, о чем он думает.
Я потрогала повязку на шее, и осязание мне подсказало, что
этот укус – не две вежливые точечки. Его занесло и на моей шее, как и повсюду.
Конечно, это не было как шрам у меня на ключице или даже на локтевом сгибе, но
все равно не такой укус, какой обычно оставляют старые вампиры. Под повязкой он
ощупывался как ошибка новичка.
Он встал, и было видно, что он устал, измотался.
– Я понимаю, Анита. Я тебя не виню.
Мое внимание привлекло движение у дверей. Там стояли
охранники, которых не было, когда ко мне приходили другие посетители. Одним из
них был Римус – его лицо я видела, когда отключалась.
Ашер направился к двери.
– Не уходи, – сказала я хрипло.
Он не обернулся, не посмотрел на меня – просто остановился.
И стоял неподвижно, ждал.
– Останься, – сказала я.
Он рискнул бросить на меня взгляд из-под завесы волос.
Волосы не были искусно растрепаны, они просто перепутались и упали на лицо, будто
ему было не до них.
Я смотрела на него, на его высокий силуэт. Обычно у него
бывала идеальная осанка, но сегодня широкие плечи согнулись, сгорбились под
тяжестью поражения. Будто он сутулится от холода. Я знала, что это не так:
мертвые к холоду не очень чувствительны.
– Я знаю, что ты не сможешь меня простить, но я должен
был тебя увидеть. Должен был…
Слова изменили ему. Он протянул изящные руки, сегодня
казавшиеся неуклюжими от его горя.
Я хотела потянуться к нему, протянуть руку, но боялась того,
что может быть, если он меня коснется. Не того боялась, что он превратится в
разъяренное чудовище – я боялась, что будет со мной. Я чуть не погибла, но
сейчас, глядя на него, я думала только: «Как он красив, как он печален». Я
хотела успокоить его, обнять. Он сказал, что я не прощу его никогда – он
ошибся. Я его простила, но это было на уровне сознания. А глядя на него, просто
невозможно было на него сердиться. И это было плохо. Вампирские ментальные
штучки.
– Зачем здесь охрана? – спросила я наконец, не
зная, что бы такое сказать вслух.
Он заморгал, глядя сквозь золотистые пряди.
– Я не доверяю себе наедине с тобой. Жан-Клод со мной
согласен.
Я поглядела на охранников:
– А, Римус, Иксион! Привет!
Они переглянулись и тоже сказали «Привет».
– Последним до того, как я здесь очнулась, я видела
лицо Римуса.
– Он пришел по моему зову, – ответил Ашер с
несчастным лицом.
– Твоему зову? У тебя же не было подвластного зверя,
идущего на зов.
– Теперь есть, – ответил Римус. Он замялся, потом
шагнул в комнату от двери, Иксион остался на месте. – Он нас позвал, пока…
гм… был с тобой. Позвал… и нам пришлось ответить. Бросить обязанности
охранников и прийти к нему. – Он взглянул на Ашера, который и его взгляда
тоже избегал. – Это оказалось к лучшему, но Жан-Клод считает, что дело
зашло так далеко потому, что проявилась новая сила Ашера.
– Ты не обязан подыскивать мне оправдания, –
сказал Ашер.
– Я и не собирался.
Римус посмотрел на него взглядом, значение которого я не
поняла, и занял свое место у двери.
– Значит, теперь у тебя есть подвластный зверь? –
спросила я.
– Да. – Он не стал ни капли счастливее. – Я
знаю, что ты не можешь меня простить, и не жду этого. Я никогда больше до тебя
не дотронусь, Анита, и даю тебе в том свое слово.
Я не сразу поняла, что он сказал.
– Ты говоришь, что никогда больше меня не тронешь? В
смысле секса?
Он кивнул с серьезным лицом.
Мысль о том, что он больше не тронет меня, вспыхнула
паническим страхом, резко зачастил пульс, я с трудом сдержалась, чтобы не
заорать на Ашера. Как он может меня отвергать? Мне пришлось взять себя в руки,
чтобы голос звучал спокойно:
– Ашер, сядь, пожалуйста.
Он поколебался, но все-таки сел.
– Я тебе предложил единственную меру безопасности,
которая в моей власти. Я даю тебе слово, что больше к тебе не притронусь.
Я едва сумела сохранить ровный голос:
– Я не хочу такого.
Наконец-то он посмотрел мне в глаза:
– Что?
– Я не хочу, чтобы ты меня больше никогда не трогал.
– Анита, ты меня выбросила из своей постели за гораздо меньшее.
А теперь я чуть тебя не убил. Ты не можешь меня простить. Ты ничего не
прощаешь.
Это он, увы, точно подметил.
– Я стараюсь исправиться в этом смысле.
Он шевельнул губами – как будто старался подавить улыбку.
– Ты знаешь, почему я не протянула руку, не взяла тебя
за руку?
– Ты боишься меня трогать.
Его голос плеснул у меня по коже отчаянием, как смех
Жан-Клода мог бы плеснуть наслаждением.
– Да, но не в том смысле, что ты думаешь.
Он покачал головой, сгорбившись над собственными сцепленными
руками.
– Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Анита, ни в каком
смысле. Но не могу тебя за это винить.
– Я боюсь тебя трогать, потому что боюсь, что сразу же
попрошу поцелуя.
Он кивнул:
– И боишься того, к чему этот поцелуй может привести.
– Ашер, – сказала я уже тверже, больше в своей
обычной манере, хотя голос явно просил воды. – Ашер, посмотри на меня.
Он только качал головой.
– Посмотри на меня, черт побери!
Трудно было разглядеть под волосами в полутемной комнате, но
он, похоже, действительно на меня посмотрел.
