– Я буду вполне удовлетворен, ma petite.
– Можем остановиться сейчас, – сказал Мика, –
если хочешь. Это было хорошо.
Я посмотрела на его тело и увидела, насколько хорошо ему это
показалось. Он был длинный, толстый, готовый, а для Мики длинный и толстый –
это значило очень длинный и очень толстый. Я посмотрела на Натэниела – он был
готов не меньше. Нет, он не был такой большой, как Мика, но с тем вообще мог
сравниться только Ричард. Хотя Ричард, кажется, не так хорошо это осознавал,
как Мика.
Натэниел действительно был больше, хотя не настолько, как
Мика. Не только в смысле длины, но, да, и в смысле толщины. Мужчины помешаны на
длине, но можете мне поверить: девушек и толщина интересует. Честно говоря, на
дюйм-другой короче – это не так уж страшно, зависит от того, что с этим
предметом хочешь делать.
Я пробежала кончиками пальцем по обоим, и от этого легкого
прикосновения они дернулись, а я вздрогнула.
– Красивые какие, – сказала я. – Стыд и позор
такое зря терять.
– У нас еще будет, – сказал Мика.
– Согласен с Анитой, – ухмыльнулся Натэниел.
Мика улыбнулся ему – блеснули белые зубы на загорелом лице.
– Я пойду к Ашеру, – сказал Жан-Клод и стал
слезать с кровати.
– Не уходи, – попросила я.
Он посмотрел на меня – очень испытующим взглядом.
– У меня нет терпения двух твоих котов, ma petite. Они
поили кровью меня и Ашера не один раз, а потом смотрели, как мы соединяемся с тобой.
– Нам тогда надо было приберечь их для ardeur'а на
следующий день или ночь, – напомнила я.
– Oui, но я не такой вуайерист, как Ашер, и если мне не
удастся сегодня быть с вами полностью, я лучше уйду. Это не жалоба, ma petite,
просто правда.
– Мне все же кажется, что не стоит тебе уходить
далеко, – сказал Мика. – Я по-прежнему опасаюсь Белль.
Жан-Клод улыбнулся:
– Мудро и правильно. – Он развел руками. –
Если бы это был просто секс между вами тремя, я бы вполне мог посмотреть, и был
бы доволен потом с вами пообниматься. Но тут есть эмоциональное наполнение, из
которого тяжело быть выключенным.
Я наморщила лоб:
– Не совсем поняла.
– Я знаю, что ты любишь меня, ma petite, но мои руки не
дают тебе такой полноты… чего-то трудноопределимого. А с Микой или Натэниелом
эта полнота эмоций, полнота… счастья есть. – Он поднял руку, предупреждая,
будто кто-то попытался что-то сказать. – Это правда. Я не жалуюсь, тем
более в свете новостей, которые сегодня мы узнали. Тебе нужна будет эта связь,
но ее… – он покачал головой, – обидно наблюдать, зная, что ты в нее
не включен.
На это я не знала, что сказать. Ну что сказать мужчине,
которого ты любишь, когда он вдруг поймет, что двух других ты любишь больше, и
скажет тебе об этом?
– Кроме того, ma petite, ты выразила насчет меня
сомнение. Ты говоришь, что получила удовольствие от нашего сеанса с Огюстином,
но твои действия свидетельствуют об обратном. Я думаю, сегодня тебе нужны твои
коты, ma petite, а не воспоминания о…
Он по-галльски пожал плечами и встал с кровати, оправляя
халат плавными нервными движениями; он, когда нервничал и не следил за своими
жестами, оглаживал одежду. Один из очень немногих по-настоящему человеческих
жестов, который сохранился за столетия после смерти. Мне нравилось, когда он
это делал, и нравилось, что это было бессознательно, потому что когда он
замечал, руки останавливались, становились такими же неподвижными, как его
лицо.
Тот небольшой секс, что был только что с Микой и Натэниелом,
прочистил мне мозги.
– Ты считаешь, я хуже о тебе думаю, поглядев на тебя с
другим мужчиной?
– Ты дала это понять, – ответил он голосом почти
нейтральным.
Я приподнялась на локтях.
– Да, наверное, но я этого не имела в виду. Мне
кажется, я подумала, что мне должно быть это неприятно, а оно не было. Я хотела
себя уговорить, что мне неприятно, а на самом деле… – я села, скрестив
ноги по-турецки. – На самом деле, Жан-Клод, мне нравилось смотреть, как ты
целуешь Огги, не знаю насчет остального, а вот это мне в тот момент было очень
даже ничего, так почему мне сейчас должно быть неприятно? – Я мотнула
головой: – Не стану я себе сама внушать комплексы, которых у меня нет.
Он улыбнулся – робкой, неуверенной улыбкой. Это от моей
реакции у него такая неуверенность? Или это я приучила его, что после
очередного метафизического или сексуального прорыва я тут же пячусь назад и
сбегаю? Как ты там ни было, а это была моя работа – такая неуверенная улыбка. А
я не хотела внушать ему неуверенность, потому что я его люблю, и не мне его до
такого доводить – если люблю. Иногда тяжелее всего с таким количеством мужчин –
это не секс, а всякая эмоциональная хрень… С сексом можно разобраться, а вот с
эмоциями… с ними труднее. Сегодня я не смогла помочь Ричарду, потому что с его
комплексами мне вообще ему не помочь, а вот это, сейчас, это я могу исправить.
Или хоть попытаться.
Я улыбнулась Жан-Клоду, попытавшись в эту улыбку вложить
все, что мужчина хочет видеть в улыбке женщины. И увидела, как его глаза
наполнились тем темным светом, в котором нет ничего от вампира и все – от
мужчины. И улыбка была глазам подстать – уверенная, спокойная, предвкушающая.
– Что ты хотела бы от меня, ma petite?
Голос погладил мне кожу, будто кончиками ногтей. Я
поежилась.
– Ты слишком официально одет, – сказала я.
– Ты уверена, что хочешь, ma petite? Ты никогда не
принимала нас сразу троих, и ardeur сегодня не проснется, слишком хорошо он
накормлен.
Он предлагал, но если бы я отказалась, он бы ушел. Уже на
моих глазах ушли Ашер и Ричард, терять сегодня еще одного из моих мужчин я не
хотела. Эта мысль почти вызвала желание позвать Ашера обратно, но… я еще
никогда не выступала по полной с тремя моими ребятами сразу. С четырьмя – это
подождет.
– Я сказала, что ты слишком одет, – повторила я
как можно более твердо.
Он улыбнулся шире.
– Легко исправить.
Расстегнув халат, он сбросил его на пол, а сам остался
стоять в идеальной красоте своей бледности. Я уже тысячу с лишним раз видала
его голым, но это все равно оставалось для меня потрясением. Как будто это
какое-то удивительное произведение искусства, а я украла его из музея, где его
хранили под стеклом, и теперь могу гладить руками эту идеальную, гладкую
поверхность.
– Слишком далеко стоишь, – шепнула я.
Он улыбнулся, едва заметно показав клыки.
– Это тоже легко исправить.
Он влез на кровать, и я больше смотрела на его тело,
маленькое и болтающееся, чем на лицо. Пока он не выпьет крови, то таким и
останется, а это значит, что я смогу позволить себе такое, что мне достается
нечасто. Обычно, когда мужчина разденется, он уже не маленький – существенно
больше.
