Лежа среди мужчин, я напрягала слух, но слышала только их
теплое дыхание. Рука Жан-Клода лежала на теле Мики, но уже не была теплой.
Рассвет пришел и ушел и снова забрал у меня Жан-Клода.
И тут я увидела тень. Тень, сидящую в ногах кровати. Если
посмотреть прямо, то ее не было, но уголком глаза можно было ее заметить:
чернота, начинавшая принимать форму, и наконец стали заметны темные очертания
женщины, сидящей на кровати. Что за черт?
Я встряхнула руку Мики, пытаясь его разбудить, но это не
помогло. Я стала расталкивать Натэниела – опять ничего. Даже дыхание их не
изменилось. Что такое творится?
Я не могла их разбудить. Я сплю и вижу сон?
Я решила закричать. Если это сон, то неважно, а если нет, то
придут Клодия и охранники. Но стоило мне набрать воздуху, в голове у меня
прозвучал голос:
– Не кричи, некромантка.
Дыхание перехватило, как от удара под ложечку. Я только
сумела прошептать:
– Кто ты?
– Хорошо. Это воплощение тебя не пугает. Я так и
думала.
– Кто ты та…
И тут я унюхала этот запах: ночь. Ночь за дверьми, ночь
где-то в теплом и тихом месте, где пахнет жасмином. И я поняла, кто это.
Наименее грубое прозвище из всех, что дали ей вампиры, было «Марми Нуар». Это
была Мать Всей Тьмы, первый в мире вампир и глава их совета, хотя сейчас она
находилась в спячке – или в коме – уже больше тысячи лет. В последний раз я
видела ее во сне, и она была огромна, как океан, черна, как межзвездное пространство.
И боялась я ее до судорог.
Тень улыбнулась – по крайней мере, такое у меня возникло
ощущение.
– Хорошо.
Я попыталась сесть, а мужчины даже не шевельнулись во сне.
Это сон или, черт побери, явь? Если явь, то мы в глубокой, глубокой заднице. Если
же сон – что ж, в мои сны, случалось, уже вторгались мощные вампиры.
Я прижалась спиной к спинке кровати – она была настоящая,
твердая. Но мне не нравилось сидеть перед этой гостьей в голом виде. Мне
хотелось хотя бы надеть халат – и этой мысли оказалось достаточно, вдруг на мне
образовался белый шелковый халат. Значит, сон, потому что я смогла его надеть.
Сон – это хорошо. Всего лишь сон. Но ком, свернувшийся под ложечкой, мне не
верил. Да и я сама только старалась верить.
Перебрав несколько вопросов, которые хотелось задать этой
тени, я выбрала такой:
– Зачем ты здесь?
– Ты меня интересуешь.
Хм, если дьявол вдруг проявляет к тебе личный интерес, это
не радует.
– Я постараюсь быть менее интересной.
– Я почти проснулась.
У меня вдруг все похолодело с головы до ног.
– Я чувствую твой страх, некромантка.
Я судорожно сглотнула слюну, и не могла заставить голос
звучать без дрожи:
– Зачем ты здесь, Марми Нуар?
– Мне нужно, чтобы после столь долгого сна меня кто-то
пробудил.
– Что?!
– Может быть, ты.
Я уставилась на нее, сдвинув брови:
– Не понимаю.
Тень стала более плотной, и наконец превратилась в женскую
фигуру в черном плаще. Почти было видно ее лицо – почти, и я знала, что не хочу
его видеть. Увидеть лицо тьмы – значит умереть.
– Жан-Клод до сих пор не сделал тебя своей, не
перешагнул последней черты. Пока это не сделано, некто более сильный может
взять то, что принадлежит ему, и сделать своим.
– Я привязана к одному вампиру, – сказала я.
– Да, у тебя есть слуга-вампир, но это не закрывает
другую дверь.
Вдруг она оказалась у меня в ногах. Я подобрала ноги под
себя, поднялась выше по кровати. Это был сон, всего лишь сон, и она ничего
плохого сделать мне не может. Только я в это не верила.
Тень растопырила пальцы, и рука ее была вырезана из тьмы.
– Я думала, в этом обличье не буду страшной, но ты
шарахаешься от меня. Я кучу энергии трачу, чтобы говорить с тобой во сне, а не
вторгаться в твои мысли, а ты все равно боишься. – Она вздохнула, и вздох
пронесся по комнате. – Может, я разучилась этому фокусу – быть человеком,
и даже притворяться не могу. И тогда и стараться не надо, как ты, некромантка,
думаешь? Тебе показаться в истинном виде?
– Это вопрос-ловушка? – спросила я и ощутила, а не
увидела – ее лица все еще не было видно, – как она недоуменно сдвинула
брови. – Я имею в виду, что ведь хорошего ответа нет? Вряд ли хорошо было
бы увидеть тебя в истинном облике, но и чтобы ты изображала передо мной
человека, мне тоже не хочется.
– Так чего же тебе хочется?
Хотелось мне, чтобы Жан-Клод проснулся и ответил на этот
вопрос. Вслух я сказала:
– Я не знаю, как на это ответить.
– Знаешь, знаешь. Люди всегда чего-нибудь хотят.
– Чтобы ты ушла.
Я ощутила, что она улыбается.
– Это ведь не помогает?
– Я не знаю, что должно помочь.
Руками я охватила колени, потому что мне не хотелось, чтобы
она касалась меня, даже во сне.
Она стояла посередине кровати, и тут я поняла, что не совсем
так: она стояла, но при этом росла, тянулась вверх, вверх, как язык черного
пламени. Свет отражался от нее, как от воды или блестящего камня. Как можно
одновременно блестеть и не давать света? Отражать свет и поглощать его?
– Если ты все равно меня боишься, так зачем
притворяться? – Голос ее отдавался в комнате шелестом ветра, и чудилось в
этом ветре обещание дождя. – Пусть между нами будет правда, некромантка.
И она исчезла… нет, она стала темнотой. Она стала той
темнотой, что была в комнате. Повисла в ней, и эта темнота обладала весом и
знанием. А я была как любой человек, из тех, что жались к огню, ощущая давящую
темноту, ожидающую темноту.
Она не пыталась сейчас говорить со мной, она просто была –
не слова, не образы даже, но что-то, для чего у меня слов нет. Была – и все.
Летняя ночь с тобой не говорит, она просто существует. Темнота лунной ночи не
мыслит, но она живет тысячей глаз, тысячей звуков.
Вот она была такая ночь, только с одной поправкой: она могла
думать. Не хочется, чтобы тьма умела думать, потому что мысли будут такие,
которые не хотелось бы знать.
Я заорала, но тьма наполнила мне горло, перекрыла воздух.
Меня душил аромат ночи, я тонула в запахе жасмина и дождя. Пыталась вызвать
некромантию, но она не приходила. Темнота в горле смеялась надо мной холодным
мерцанием звезд, прекрасным и смертельным. Я попыталась открыть связь с
Жан-Клодом, но тьма ее перерезала. Пыталась добраться до Мики и Натэниела, но
ее подвластными зверями были все кошачьи, большие и малые. Леопарды не могли
мне помочь – тьма шептала им, чтобы они спали.
