— Не так быстро — с дьявольской улыбкой произнес Харламов.
Извиваясь и отбиваясь от него изо всех сил, почувствовала, как он оторвал меня от пола и сперва грубо прижал к себе, потом, слегка оттолкнув, не обращая внимания на крики ярости и боли, резко заломил руки назад. У меня было достаточно времени, чтобы убедиться, настолько он силен и зол. Мое сердце готово было вырваться из груди от страха и ярости на саму себя. Как я могла так глупо попасться? Неужели я настолько ему доверяла? Должно быть, события прошлой ночи совсем выбили меня из колеи, раз я позволила ему подобраться ко мне настолько близко! Неужели я хотела просто использовать его как других? Знала же, что он не из тех, кто позволяет играть с собой. Вот только не ожидала, что ему известно то, что успешно удавалось скрывать все пятнадцать лет.
— Отпусти! — сжав зубы, выдавила я.
— Нет, сначала ты ответишь мне, — он смотрел мне прямо в глаза, — почему ты убегаешь? Ты меня боишься?
Он сильнее сжал мои руки, заставив поморщиться:
— Я сделал тебе больно? — словно издеваясь, спросил Харламов, не ослабляя хватки, — прости, если так. Но ты мне не ответила!
Я отвернулась, понимая, что выхода нет. Он никогда мне не поверит, а я не смогу сказать ему всей правды. У меня оставалась лишь слабая надежда на то, что он не посмеет исполнить свою угрозу. На дворе день, а я не собираюсь терпеливо ждать пока меня будут убивать. Хотя, если дом достаточно удален от людей, вряд ли мои крики его остановят.
— Мне нечего тебе сказать, — прошептала я, с трудом выдерживая этот полыхающий гневом и жесткостью взгляд.
— Тогда я спрошу по-другому! — Харламов схватил меня в охапку и прижал к стене, навалившись всей тяжестью своего тела.
Я отчаянно попыталась вырваться из его цепкого захвата, и у меня получилось вырвать одну руку. Давая выход гневу, я со всего размаху ударила его ладонью по лицу. Звук пощечины раздался, словно выстрел, и мы оба на мгновение застыли. Затем Дмитрий, словно в замедленной съемке, поднял руку и несколько раз сильно ударил меня по лицу.
— Не зли меня, детка! — холодно произнес он, — мне нужны ответы. И сегодня ты мне их дашь. Где камень?
— Я не знаю!
Я чувствовала, как выступившие от боли слезы катятся по щекам, и мне стало горько и обидно под его внимательным, чуть насмешливым взглядом.
— Не заставляй меня делать тебе больно, — прищурившись, прошептал мужчина, его рука медленно прошлась по моему телу, а губы легонько коснулись моей шеи, волос, губ. Я задрожала, понимая, что он просто играет со мной, и это лишь начало. Почувствовав на своем лице прикосновение его пальцев, я закрыла глаза, и застонала, ощутив резкую давящую боль.
— На теле человека около ста болевых точек, — прошептал Харламов, — эта была лишь одна из них. Как долго ты сможешь мне сопротивляться? К чему терпеть боль?
Чтобы скрыть слезы, я низко опустила голову, но он приподнял мое лицо за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза
— Кто ты? — снова спросила я. Потом, отбросив последние сомнения, решилась, — ты Максим Пахомов?
Тишина, воцарившаяся после моего вопроса, была прервана громким и искренним смехом. Я удивленно смотрела на веселящегося Харламова, прикидывая, как бы мне удачнее вырваться из рук этого психа.
— Детка! — отсмеявшись, Дмитрий с искренней симпатией посмотрел на меня, — ты все еще веришь в сказки?
— Но ты его знал? — настаивала я.
— Ты права. Я его знал, — легко согласился Харламов, — мы познакомились с ним в колонии, где я мотал срок. Ты даже не представляешь, насколько охотно люди говорят о прошлом, если их готовы слушать.
— Значит, это он рассказал тебе об ограблении и о камне?
— Милая, ты забыла? Здесь вопросы задаю я.
— Пожалуйста, ответь мне! — попросила я.
— Он лишь твердил, что ни в чем не виноват. Впрочем, для тех мест это обычная песня. Про камушек он заикнулся случайно, когда готовился уйти на рывок.
[2]
— Значит, он жив? — с какой-то странной надеждой спросила я.
— Он мертв, детка. Мертвее не бывает.
— Но тогда… я ничего не понимаю, — в растерянности я смотрела на него. — Если ему не удалось выжить, а ты не тот, кто пытался меня убить, то кто же нас преследует?
— Вот это то, что меня интересует больше всего, разумеется, после места нахождения камня. Конкурентов нужно знать.
— Конкурентов? — переспросила я одними губами, теряясь в догадках.
— Думаю, что о камешке Пахомов проболтался не только мне.
— Что это за камень? — увидев его ироничный взгляд, я поспешила пояснить, — я действительно ничего не знаю. Но раз уж ты горишь желанием расправиться со мной, перед смертью хотелось бы понять, за что страдаю.
Внезапно я почувствовала, что свободна. Он отступил от меня на шаг, жестом приглашая присесть. Обойдя кровать, и завернувшись в покрывало, я села на стул, ожидая его дальнейшие действия. Он опустился на кровать, разлегшись в довольно небрежной позе, имея возможность следить за каждым моим движением.
— Не думай, что теперь свободна, детка. Это лишь короткая отсрочка.
Это я понимала слишком хорошо. Даже если мне удастся встать до того, как он сможет меня остановить, до двери мне никогда не добраться. Значит, придется играть по его правилам. Возможно, он говорил правду, что не хочет причинять мне боль. Убить человека не легко, а, судя по всему, этот человек убийцей не был.
— Значит, ты по-прежнему настаиваешь, что ничего не знаешь?
— Я говорю правду, — глаза опущены вниз, ресницы чуть подрагивают от волнения и страха, лицо раскраснелось от слез. Ну, прямо комсомолка на допросе в гестапо! Вот только комсомолкой я никогда не была, а жить хотелось.
— Допустим, я тебе верю, — в голосе Харламова чувствовалась насмешка и легкое презрение, — значит, про камушек ничего не знаем? Странно! Ведь именно твои дружки заделали скачок,
[3]
а ты была шмельцером.
[4]
Переварив в себе непереводимые идиоматические выражения, которые использовал мой собеседник, я пришла к выводу, что ему известно все о нашем прошлом. Или, почти все. Вот только камень… достаточно неожиданно.
— Только не строй из себя целку, милая. Тебе это не идет. Этот камушек стоит кучу бабок, и для твоего здоровья будет лучше, если я найду его с твоей помощью. А если будешь хорошо себя вести, то отстегну на тряпки, чтобы помнила мою доброту. Ну так как? Мы с тобой поладим?
Именно сейчас я стала подозревать истинную причину, по которой мои друзья загорелись желанием вернуться в город. Не открытка была стимулом, точнее, не только она, а страх! Страх, что кто-то другой первым доберется до добычи. Что бы ни думал Харламов, ребята бежали из города с пустыми руками. А это значит…
