— Извините, что помешал, но мы уже почти час стоим на
парковке.
Очень деликатный был способ мне напомнить, что меньше часа
отделяет нас от мига, когда ardeur вырвется на поверхность.
— Пошли, Луи, проводим тебя до машины Джейсона.
Он кивнул, будто не доверял собственному голосу, и очень
старался не проходить под фонарями парковки. Мика притворился, что вообще
ничего исключительного не происходит. Я притворилась, что не видела слез.
Просто вела его под руку туда, где стоял рядом со своей машиной Джейсон.
Джейсон открыл пассажирскую дверь и вопросительно глянул на
меня через плечо Луи.
Я стала было трясти головой, но тут Луи меня обнял.
Внезапно, резко, так что у меня дыхание захватило. Я подумала, что он хочет
что-то сказать, но нет. Он просто обнял меня, и я обхватила его руками,
поддержала, потому что не могла этого не сделать. Когда я уже вроде бы нашла
какие-то слова, он отступил на шаг. Он плакал, пока меня держал, но я не
услышала ни единого звука — только крепость его рук и беззвучные слезы.
Он моргнул и странно улыбнулся Мике, почти что всхлипнул:
— Как ты уговорил её к тебе переехать?
— Я к ней переехал, — ответил он спокойным, ровным
голосом, каким говорят с испуганным ребёнком или слишком эмоциональным взрослым.
Однажды я у него слышала такой голос, и обращён он был ко мне. — И это она
меня попросила.
— Счастливец, — сказал Луи, и вложил в это слово
многое.
— Я знаю.
Мика обнял меня за плечи и чуть отодвинул меня, освобождая
Луи место, чтобы он мог сесть в машину.
Луи снова кивнул, слишком быстро.
— Счастливец.
Он сел в машину, и Джейсон закрыл за ним дверцу. Потом
наклонился ко мне и спросил:
— Что случилось?
Не моя тайна, но нехорошо было отправлять Луи с Джейсоном,
Джейсона не предупредив.
— Это его тайна, не моя, ты уж извини. Скажем, у него
был трудный вечер.
Луи постучал в окно, и мы с Джейсоном оба вздрогнули. Мика
либо видел движение, либо у него нервы получше наших. Джейсон отодвинулся,
давая Луи открыть дверь.
— Ребята, не трудитесь шептаться так близко к машине.
Мне все слышно.
— Извини.
— Не за что, он же видел ссору. Ты ему расскажи, тогда
мне не придётся.
И Луи снова закрыл дверь, положил голову на подголовник, и у
него из глаз покатились безмолвные слезы.
Мы отвернулись, будто стыдно было смотреть. Кажется, мы не
так бы смутились, будь он голым.
— В чем дело? — спросил Джейсон.
— Он сделал Ронни предложение, и она отказалась.
У Джейсона отвисла челюсть, как у меня до того.
— Ты шутишь!
— К сожалению, нет.
— Но это же такая счастливая пара, каких я в жизни не
видел!
Я пожала плечами:
— Я могу только сообщить, но не объяснить.
— Черт побери, — сказал Джейсон. Обернулся к
машине, к Луи. — Я его отвезу домой.
— Спасибо.
Джейсон улыбнулся тенью своей обычной улыбки.
— Я же не могу его с тобой отправить. Это же чертовски
осложнило бы ситуацию.
— Чего?
Мика поцеловал меня в висок:
— Если возникнет ardeur, когда Луи будет в машине…
— Мотайте, ребята, — сказал Джейсон. — Все
будет окей.
Я чмокнула его в щеку.
— Ты храбрее меня, Гунга Дин.
Он засмеялся:
— Это же неточная цитата из Киплинга?
— Не совсем точная, но все равно правда.
Внезапно он снова стал серьёзным. Совсем не по-джейсоновски.
— Не знаю, храбр я или нет, но я его доставлю прямо в
дом.
— Нам пора, — сказал Мика и повёл меня к нашему
джипу.
Я все оглядывалась, пока Джейсон садился в машину. Луи сидел
неподвижно, откинув голову. Издали даже не видно было, что он плачет.
Мика притянул меня к себе, обнял за плечи. Я уткнулась в
него, пропустила руку ему вокруг талии, и мы подошли к джипу, тесно прижимаясь
друг к другу. Я рада была, что он со мной. Рада, что вместе домой поедем, рада,
что «дом» — это было для нас обоих.
Натэниел стоял, облокотившись на джип, и ждал нас. Руки он
держал за спиной.
У него, помимо сношений, ещё было много «потребностей»,
которые я даже ещё хуже удовлетворяла, если только это возможно. Он ощущал
покой, когда его связывают, когда его бьют. Покой. Я как-то спросила, почему
это доставляет ему удовольствие, и он тогда выбрал это слово — покой. Чувство
безопасности.
Как могут связанные за спиной руки вызывать чувство
безопасности? Что хорошего — дать кому-то причинить тебе боль, пусть и
небольшую? Не догоняю. Просто не догоняю. Может, если бы я это как-то поняла, я
бы меньше боялась дойти до конца с Натэниелом. Что если мы с ним переспим
по-настоящему, и этого будет мало? Что если он будет подталкивать меня к тому,
что мне… страшновато? Он — подчинённый, я — доминант. Это значит, что я за все
отвечаю? Что мы должны делать то, что я говорю? Нет. Я слишком мало знаю, чтобы
понять Натэниела, и иногда — других леопардов, потому что Натэниел — не
единственный среди них с нестандартными увлечениями. У подчинённого есть
волшебное слово, и как только он его произнесёт, игры кончаются. Так что в
конечном счёте, какими бы иллюзиями власти ни тешил себя доминант, а это
подчинённый определяет, насколько далеко что зайдёт и где остановится. Я
думала, что контролирую Натэниела, потому что он подчинённый, но сегодня стало
ясно, что это уже не так. Вожжи не у меня в руках. Я не знаю, что станется со
мной, с Натэниелом или с Микой. И от этой мысли было страшно, так что я
задумалась всерьёз. Что если я найду Натэниелу новое место в жизни? Новый дом?
Новую жизнь?
Это я и ворочала в голове, пока шла к машине. Подумала, не
отправить ли его домой с кем-нибудь другим, чтобы он в чью-то чужую жилетку
плакал. И более того, я обдумывала вариант залезть под одеяло, имея с одной
стороны только Мику, а с другой — никого. Сейчас у Натэниела есть своя сторона
кровати. До сих пор до меня это как-то не доходило. Или я не давала себе до
этого дойти. Мы все вместе перечитывали вслух «Остров сокровищ». Для нас с
Микой это было возвращение к любимым книжкам детства, а для Натэниела вообще
почти все книги были в новинку. Ему никогда никто книг на ночь не читал.
Никогда никто не давал ему книжек. Что же это за детство — без книг и сказок? Я
знала, что у него был старший брат, который умер, и отец, который умер, и мать,
которая тоже умерла. Что они умерли — я знала, но не знала ни от чего, ни
когда, — знала только, что он был ещё маленький. Он не любил об этом
говорить, и мне не нравилось выражение его глаз, когда говорить приходилось,
так что я не нажимала. У меня нет права нажимать, раз я не его женщина. Не
любовница. Я — всего лишь Нимир-Ра, и рассказывать мне свою биографию он не
обязан.
