Натэниел подошёл первым, остановился, потом только коснулся
меня. Дело, наверное, было в выражении моего лица, в том, как я остановилась на
полпути между дверью и диваном. Очень разочарованным было выражение его лица. Я
ощутила от него картинку эмоций — очень грустных. Он думал, что я отхожу от
него, отдаляюсь, испугавшись снова быть с ним, с ними. Но это было не то, чего
я боялась.
Невозможно застрелить кого-то из обреза с расстояния меньше
трех футов и остаться чистенькой. У меня была кровь на волосах, на плечах и
руках. Часть её я стёрла салфетками, которые вожу с собой в машине, но не всю.
Я была нечистой. Если бы я была просто копом, а та женщина — просто человеком,
я бы побеспокоилась о болезнях, передающихся с кровью. СПИД, гепатит, всякое
такое, но она была вампиром и не могла быть носителем болезни, если не считать
вампиризма. Да, его надо считать, но его Мика или Натэниел подхватить не могут.
Может быть, я могу. Если бы я убивала людей, опасность заражения была бы выше,
но вампиры чище. Все это было слишком странно для меня этой ночью, слишком
заставляло думать.
— Анита, как ты? — спросил Мика и встал с дивана,
чтобы подойти к Натэниелу.
Я отдёрнулась.
— На мне кровь, чужая кровь. — Я трясла и трясла
головой. — Бог один знает, что я на себе приволокла домой.
— Мы ничего подцепить не можем, — сказал
Натэниел, — даже простуду.
Он выглядел уже не потерянным, а встревоженным.
— Кровь нам не может повредить, — поддержал Мика.
Они были правы. Насчёт заражения я сглупила, но…
— Вы действительно хотите до меня дотронуться, когда на
мне кровь моих жертв?
— Да, — ответил Натэниел и попытался меня обнять.
Я отодвинулась, и он остановился. Я боялась, что если они
меня обнимут, я расклеюсь. Упаду к ним на руки и зарыдаю.
— Жертв? — переспросил Мика. — Анита, ты
обычно так не говоришь.
Он подошёл к Натэниелу и тоже попытался меня обнять.
Я отодвинулась, пока не упёрлась спиной в дверь, и все время
мотала головой.
— Если вы меня обнимете, я разревусь. Черт побери,
ненавижу реветь.
Мика посмотрел на меня:
— Не в этом дело.
Я закрыла глаза, уронила сумку со снаряжением на пол. Он был
прав, дело было не в этом — не только в этом. Я попыталась быть честной.
Попыталась выразить, что я чувствую.
— Я сейчас от любого сочувствия просто развалюсь на
части.
— Может, это тебе и нужно, — сказал Мика и
чуть-чуть придвинулся. — Может быть, один раз в жизни, стоит дать нам о
тебе позаботиться.
Я продолжала трясти головой:
— Я боюсь.
— Чего? — спросил он тихо и ласково.
— Боюсь распуститься.
Мика нежно коснулся моего плеча, и я не отодвинулась. Он
двигался медленно, осторожно, отодвигая меня от двери, привлекая в свои
объятия. Я стояла минуту напряжённая, не поддаваясь, потом из меня вырвался
долгий, прерывистый выдох, и я позволила себе на нем повиснуть. Вцепилась
руками в его рубашку, набрав полные горсти ткани, будто не могла притиснуться
достаточно близко, ухватиться достаточно сильно. Я хотела, чтобы он был голый —
не для секса, хотя, наверное, так бы и получилось, а просто чтобы как можно
больше к нему прижаться.
— Я пойду напущу ванну, — сказал Натэниел.
Я протянула руку, поймала его за рубашку и притянула к нам.
— Простите, — сказала я.
— За что? — Они с Микой переглянулись.
Первые предательские слезы пролезли у меня между веками, но
голос был почти ровен, когда я сказала:
— Я не попрощалась с вами, ребята. Я просто уехала.
Простите.
Они оба меня поцеловали нежно, целомудренно, просто касанием
губ. Мика стёр слезу с моей щеки.
— Мы поняли. — Он посмотрел на Натэниела. —
Включи воду.
— Я бы лучше приняла душ и легла спать.
Они снова переглянулись, но Натэниел после кивка Мики ушёл в
ванную. Я посмотрела в глаза Мики — единственный мужчина в моей жизни,
которому, чтобы посмотреть в глаза, мне не надо поднимать голову.
— Что случилось? Я чего-то не знаю?
Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой. Такая улыбка
у него была, когда мы с ним познакомились. Улыбка, полная грусти,
самоосуждения, насмешки и ещё чего-то, для чего печаль — слишком слабое слово.
Я тогда чуть ли не силой выламывала его из этой улыбки.
Сейчас я схватила его за плечи, почти встряхнула.
— В чем дело?
— Ни в чем, клянусь. Все в порядке, но Жан-Клод нас
предупредил, чтобы не давали тебе идти в душ. Он сказал — цитирую: «Не между
стеклянных стен».
Я нахмурилась:
— Что ты несёшь? Какое дело Жан-Клоду до того, как я
буду мыться?
Зазвонил телефон. Я дёрнулась, как от удара ножом, и сказала
вслух, что думала:
— Если это ещё одно убийство, я не смогу.
Не успев даже договорить, я знала, что смогу. Если я нужна,
я поеду. Но я говорила правду: пусть даже я поеду, не знаю, смогу ли
справиться. И то, что я в этом себе призналась, меня пугало. Это же моя работа,
я должна быть в состоянии её делать.
Мика подошёл к телефону, пока я стояла в тёмной гостиной и
молилась, чтобы это звонили не из полиции.
— Это Жан-Клод, — сказал Мика.
— Отчего же он звонит по телефону?
— Подойди и выясни.
Я пошла на свет из кухни. Включена была только лампочка над
мойкой, немного дававшая света, но я заморгала, как олень в лучах фар. Взяла у
Мики трубку из рук, пока он пытался не показать мне тревоги в глазах.
— Что случилось? — спросила я.
— Ma petite, как ты себя чувствуешь?
Его голос был такой же радостью, как всегда, но сегодня даже
этот голос оставил меня пустой.
— Хреново, а что?
— Сколько времени ты уже без питания?
Я прислонилась головой к двери и закрыла глаза.
— Съела вчера арахиса с чипсами, а что?
Натэниел положил сухого печенья в бардачок моей машины.
— Я говорю не о еде, ma petite.
И вдруг пустота сменилась паническим страхом.
— Господи, Дамиан!
— С ним все в порядке, я проследил.
— Как он может быть в порядке? Он начал умирать, стоило
мне поголодать часов восемь. А сейчас я почти двадцать четыре часа голодала!
Боже, сама не могу поверить своей глупости!
