— Я не против оставить тебя и Натэниела наедине с
ardeur’ом. Вопрос в том, не против ли ты?
Я пожала плечами.
Он покачал головой:
— Нет, Анита, я должен получить ответ перед тем, как
уехать.
Я вздохнула.
— Тебе надо успеть туда, пока волк не потерял контроль
окончательно. Езжай, все будет в порядке.
Он посмотрел недоверчиво.
— Езжай.
— Я не только о тебе беспокоюсь, Анита.
— Я сделаю для Натэниела все, что смогу, Мика.
Он нахмурился:
— И что это значит?
— Значит то, что я сказала.
Ответ его не слишком устроил. Я добавила:
— Если ты будешь ждать, пока я скажу: «О да, все путём,
я утолю ardeur и дам Натэниелу», за это время волк перекинется, копы его
застрелят, прихватив ещё парочку штатских, пока ты ещё из дому не выйдешь.
— Вы оба мне дороги, Анита. Наш пард дорог. То, что
случится сегодня здесь, может переменить… все.
Я сглотнула слюну — вдруг мне стало трудно смотреть ему в
глаза.
Он взял меня за подбородок, приподнял:
— Анита?
— Я буду хорошая.
— Что это значит?
— Я не знаю, но сделаю все, что в моих силах, и больше
этого я ничего не могу предложить. Я никогда не знаю наперёд, что я буду
делать, когда проснётся ardeur. К сожалению, это правда. Сказать что-то другое
— значит соврать.
Он глубоко вдохнул, грациозно поднялась и опустилась его
грудь.
— Наверное, на этом я и успокоюсь.
— А что же ты хотел бы от меня услышать?
Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. Редко мы
целовались так целомудренно, но когда ardeur так близко, Мика был осторожен.
— Чтобы ты сказала, что ты это берёшь на себя.
— Что значит — «беру на себя»?
Теперь вздохнул он:
— Мне надо пойти одеться.
— Ты возьмёшь джип?
— Нет, свою машину. Тебя может опять вызвать полиция на
новый труп, а все твоё снаряжение в джипе.
Он улыбнулся мне почти печально и пошёл одеваться. Я
услышала его тихое восклицание, когда он свернул за угол, и разговор с другим
мужчиной. Голос не Натэниела.
Из-за угла выплыл Дамиан.
— Сильно же ты отвлеклась, если не учуяла меня раньше.
Он был прав, я отлично чую нежить. Ни один вамп не мог бы
подойти ко мне так близко незаметно, тем более Дамиан.
Он мой слуга-вампир, как я у Жан-Клода — слуга-человек.
Ardeur мне достался по вине Бёлль Морт и Жан-Клода — их наследие, заразившее
меня. Но то, что Дамиан — мой слуга, это уже я виновата. Я — некромант, и,
очевидно, сочетание некромантии с состоянием слуги-человека даёт непредвиденные
побочные эффекты. Один из них и стоял сейчас у входа в кухню, глядя на меня
глазами цвета зеленой травы. У людей таких глаз не бывает, но у Дамиана,
очевидно, были, потому что превращение в вампира не меняет исходных черт. Может
побледнеть кожа, могут удлиниться кое-какие зубы, но цвет кожи и глаз останется
тот же. Единственное, наверное, что от этого стало живее, были его волосы.
Рыжие волосы, сотни лет не видавшие солнца, приобрели цвет почти свежей крови —
ярко-алый. Все вампиры бледные, но Дамиан начал жизнь молочно-медовый, как
часто бывает с рыжими, так что он был бледнее других, будто кожа у него была из
мрамора, и какой-то демон или бог вдохнул в неё жизнь. Так, стоп. Тот демон —
это я.
Фактически именно моя сила, сила некроманта заставляла
биться сердце Дамиана. Он старше тысячи лет, и мастером вампиров ему уже
никогда не стать. Если же ты не мастер, то тебе нужен мастер, дающий тебе силу
восстать из могилы — не только в первую ночь, но каждую ночь. Иногда, бывает,
мертвецы поднимаются случайно, когда мастера рядом нет, и становятся упырями.
Ходячими трупами, почти как зомби, но им нужна кровь, а не мясо, и они не
разлагаются. Подобные мелкие проблемы и явились причиной вампирских законов,
как можно нападать на людей и как нельзя. Нарушь такой закон — и вампиры тебя
за это убьют. Причём это в странах, где вампиры до сих пор вне закона. В США,
где у них есть права, вампиры ведут себя цивилизованней — если есть шанс, что
полиция докопается. Если же они могут сохранить дело в тайне, то разбираются
сами, пусть это даже значит убить своего.
Дамиан, видно, пришёл прямо с работы, потому что, хотя он,
как большинство недавно приехавших из Европы вампиров, почти никогда не
надевает джинсы и кроссовки, официальную одежду он не любит с той же силой, с
какой Жан-Клод на ней настаивает.
Он был одет во фрак, который я уже видала. Темно-зелёный,
будто из восемнадцатого века, но фрак был новый, пошитый так, чтобы открывать
белое сияние груди и живота. Вышивка покрывала обшлага и лацканы почти сплошь,
отчего вся эта белая кожа начинала переливаться, штаны атласные, чёрные,
свободные, будто материала взяли больше, чем нужно было бы для изящных ног
Дамиана. Пояс заменял широкий зелёный кушак, ноги уходили в чёрные кожаные
сапоги — вполне пиратский убор.
— Как работалось? — спросила я.
— «Данс-Макабр» — самый горячий на сегодня дансинг в
Сент-Луисе.
Дамиан шёл ко мне, точнее, скользил. Что-то в его манере мне
показалось непривычным.
— Единственное место во всем городе, где люди могут
танцевать с вампирами. Ещё бы ему не быть горячим.
Я посмотрела на Дамиана, сосредоточилась и поняла, что
сегодня он подкормился, на женщине-добровольце. Добровольная отдача крови
рассматривается как добровольный секс. Достигни совершеннолетия, и можешь
кормить нежить и хвастаться укусами перед подругами. Я приказала Дамиану
кормиться только на добровольных жертвах, а поскольку мы связаны, он не может
меня ослушаться. Некроманты из легенд умели командовать любым видом нежити, и
мёртвые выполняли все их приказы. Единственная нежить, которой могу командовать
я, это зомби и Дамиан, и, честно говоря, мне от этого неуютно. Я вообще не хочу
иметь ни над кем такой власти.
Конечно, есть и у Дамиана власть надо мной. Мне все время
хочется его трогать. Только он вошёл, тут же возникло почти непреодолимое
желание погладить его кожу. Так оно и должно быть между мастером и его слугой.
Такая тяга к слуге, потребность касаться и гладить — одна из причин, почему так
драгоценны слуги. Я думаю, что это ещё и не даёт самым сумасшедшим и злобным
вампирам убивать слуг, потому что вамп часто не может пережить смерть своего
слуги — так сильна эта связь.
Он обошёл вокруг стола, проведя пальцами по спинкам стульев:
— А я из тех вампиров, к которым они всю ночь телом
прижимаются.
— Клубом все ещё командует Ханна?
