— Ну да, а я — просто холодное тело, которое посылают в
публику. — Он обошёл стол, выйдя к островку, отделяющему рабочую часть
кухни от остального помещения. — Реквизит, как статуя или штора.
— Ты лукавишь, Дамиан. Я видела твою работу — ты любишь
заигрывать с публикой.
Он кивнул, обойдя островок. Теперь нас ничто не разделало,
кроме того, что я все ещё стояла, прислонившись к шкафу, а он остановился у
края островка. Тяга сократить расстояние, забросить руки вокруг его тела была
почти неодолима. У меня просто руки ныли, и я их сунула за спину, прижав телом,
как стоял недавно Натэниел возле джипа.
— Заигрывать я очень люблю. — Бледные пальцы
скользили по краю островка, нежно, медленно, будто он чего-то совсем другого
касался. — Но нам не разрешают секс на работе, хотя многие об этом
умоляют.
Изумрудная радужка ширилась, поглощала зрачки, и он глядел
на меня двумя зелёными огнями. Сила Дамиана плясала по моей коже, от неё
перехватывало в горле дыхание.
И голос у меня слегка дрожал, но я набралась твёрдости, пока
говорила, и наконец смогла почти нормально произнести:
— У тебя, Дамиан, есть моё разрешение встречаться,
трахаться, что тебе захочется. Ты можешь иметь любовниц, Дамиан.
— И куда же мне их водить?
Он прислонился к островку, скрестив руки на широкой бледной
груди.
— В смысле?
— У меня гроб в твоём подвале. Достаточно, но вряд ли
романтично.
Я от него готова была услышать что угодно, но только не это.
— Извини, Дамиан, мне просто в голову не приходило.
Тебе ведь нужна комната?
Он слегка улыбнулся:
— Да, комната, куда приводить подруг.
Тут до меня дошло.
— Ты имеешь в виду — приводить сюда незнакомых? Женщин,
которых ты никогда до того не видел, а потом, после ночи, чтобы они с нами
завтракали?
— Да, — ответил он, и теперь я поняла выражение
его лица: это был вызов. Он знал, что меня не обрадует мысль о чужих людях в
моем доме, уж тем более с утра первым делом увидеть незнакомую женщину, которую
он привёл просто потрахаться.
На меня накатила волна злости, и это помогло собраться с
мыслями, отпихнуть потребность касаться его, не имеющую ничего общего с
ardeur’ом и порождённую только силой.
— Я знаю, что у тебя была комната в Цирке. Можно будет
договориться с Жан-Клодом, чтобы ты туда водил женщин.
— Мой дом здесь, с тобой. Ты теперь мой хозяин.
От слова «хозяин» меня слегка покоробило.
— Я знаю, Дамиан.
— Нет, правда? — Он оттолкнулся от островка,
подошёл и встал передо мной. На таком расстоянии сила заплясала между нами,
заставила его закрыть глаза, и когда он их открыл, это были два тихих изумрудных
озера. — Если ты мой хозяин и мастер, трогай меня.
У меня сердце билось в горле пойманной птицей. Я не хотела
его трогать, потому что мне до смерти хотелось его трогать. В каком-то смысле
это присутствовало и в нашей взаимной тяге с Жан-Клодом. То, что я принимала за
похоть и любовь, было отчасти вампирским фокусом. Трюком, чтобы привязать слугу
к мастеру, а мастера к слуге, чтобы оба служили друг другу добровольно и с
радостью. Мне это не понравилось, когда я впервые поняла, что часть моих чувств
к Жан-Клоду несколько отравлена вампирскими играми с сознанием, хотя — с точки
зрения Жан-Клода, — это было не нарочно. Он не больше властвовал над
действием своей силы по отношению ко мне, чем я — по отношению к Дамиану.
Он стоял так близко, что мне шею пришлось выгнуть, чтобы
видеть его лицо.
— Я очень хочу прикоснуться к тебе, Дамиан, но ты
сегодня как-то забавно разговариваешь.
— Забавно, — повторил он. И шагнул так близко, что
атлас его свободных шароваров, края его фрака коснулись толстой ткани моих
брюк. — Забавно, что мне вовсе не забавно, Анита. — Он наклонился ко
мне и зашептал: — Я с ума схожу. Все эти женщины меня трогают, трутся об меня,
прижимаются своими тёплыми… — он наклонился ниже, касаясь волосами моей
щеки, — мягкими… — дыхание у меня на коже, — влажными… — губы
коснулись моей щеки, и я задрожала, — телами прямо ко мне.
Дыхание вырвалось у меня прерывисто, и пульс оглушительно
забился в ушах. Так трудно было настроиться на что-то, кроме губ у меня на
щеке, хотя они едва её касались. Я сглотнула слюну так, что горло заболело, и
ответила:
— Ты мог бы поехать к любой из них.
Он прижался ко мне щекой, но ему пришлось нагнуться ниже, и
тело его отодвинулось. Хоть какой-то компромисс.
— И надеяться, что окна у них закрыты от солнца? —
Он стоял, опираясь о ящики по обе стороны от меня, и я оказалась между его
руками. — Верить, что они мне ничего плохого не сделают, когда взойдёт
солнце и я стану беспомощным?
Я попыталась сказать что-нибудь полезное, что-нибудь, что
даст мне возможность думать о другом, а не о том, как мне хочется до него
дотронуться. Когда не знаешь, что сказать — ссорься.
— У меня шею сведёт, если ты будешь стоять так близко.
Придыхание в моем голосе при этих словах было едва слышно.
Уже хорошо.
Дамиан взял меня руками за талию, и ощущение его твёрдых
ладоней вымело из меня все умные слова, которые я хотела сказать. И его тоже на
минуту остановило. Заставило нагнуть голову, закрыть глаза, будто пытаясь
сосредоточиться или прояснить мысли. И вдруг он поднял меня и посадил на край кухонного
стола. Я не ожидала этого, и он успел вдвинуть бедра меж моих колен раньше, чем
я среагировала. Мы не были прижаты друг к другу, только его руки лежали у меня
на талии, что было почти то же самое.
— Вот так, — произнёс он хрипло, — тебе будет
меня лучше видно.
Он был прав, но я не это имела в виду. Я хотела, чтобы он
отодвинулся, а вместо этого у меня освободились руки, и тут же легли на его
рукава, и даже через толстую ткань ощущалась твёрдость мышц. Как будто мои руки
действовали по собственной воле. Я провела ими снизу вверх, нащупала плечи,
широкие плечи, и волосы щекотали мне тыльные стороны ладоней. И от ощущения
моих рук у него на плечах, от его волос у меня на коже я потянулась к нему. Я
хотела поцелуя. Вот так просто. Казалось неправильно — быть так рядом и не
соприкоснуться.
Он чуть наклонился ко мне, глаза — как глубокие зеленые
озера, такие, что утонуть можно.
— Скажи мне «остановись», и я остановлюсь, —
прошептал он.
Я не сказала. Я охватила его руками за шею, и сразу, как
только соприкоснулась наша кожа, я успокоилась. Снова смогла думать. Это был
дар его мне, как моего слуги. Он помогал мне успокоиться, взять себя в руки.
Когда я его касаюсь, мне почти невозможно выйти из себя. Он снижает мне
кровяное давление, помогает думать.
