Голос пробился сквозь воспоминания, развеял их:
— Анита! Анита!
Я заморгала. Я все ещё стояла на коленях между Натэниелом и
Дамианом. Звал меня Дамиан.
— Хватит, — сказал он.
Натэниел плакал и тряс головой.
— Пожалуйста, Анита, не надо больше!
— Отчего вы меня вините в этом путешествии в плохие
воспоминания?
— Потому что ты — мастер, — ответил Дамиан.
— Так это я виновата, что мы вытащили худшие события нашей
жизни?
Я всматривалась в его лицо, не отпуская крепко стиснутые
руки. Ничего эротического в этом пожатии не было — я просто держалась за них,
как за страховочные верёвки.
— Ты — мастер, — повторил Дамиан.
— Может быть, уже все прошло, что бы оно там ни было,
может, уже закончилось. — В ответ на это Дамиан посмотрел на меня так
похоже на Жан-Клода, что даже жутко стало. — Что ты так смотришь?
— Я все ещё это чувствую, — приглушённым от страха
голосом отозвался Натэниел.
— Если перестанешь спорить и обратишь внимание на то,
что происходит, тоже почувствуешь, — объяснил Дамиан.
Я закрыла рот — самое лучшее, что я могла сделать, чтобы не
спорить, но даже молчания хватило. В этот краткий миг молчания, я ощутила силу,
будто что-то огромное ломится в дверь в моей голове. И дверь долго не выдержит.
— Как ты сумел помочь нам настолько вырваться?
— Я не мастер, но мне больше тысячи лет. Чему-то за это
время я научился, хотя бы чтобы не сойти с ума.
— Хорошо, умник-вампир, так что же с нами происходит?
Он стиснул мою руку, и по глазам было ясно, что говорить
этого вслух он не хочет. Я поняла, что не ощущаю его эмоций.
— Ты закрываешь нас щитами?
Он кивнул:
— Но они не выдержат.
— Так что же с нами происходит? Почему воспоминания
стали общими?
— Это метка.
— Чего? — нахмурилась я.
Метки — метафизические связи. У меня они есть с Жан-Клодом и
с Ричардом.
— Не знаю, какая по номеру, но это метка. Не первая,
может быть, даже не вторая. Третья, быть может? У меня никогда не было
человека-слуги или призываемого зверя. Я никогда не входил в триумвират. Ты
входишь, так что ты скажи мне.
— Нам, — поправил Натэниел с тем же испуганным
придыханием.
Я поглядела в широко раскрытые лавандовые глаза. Он ждал,
что я сейчас сделаю, чтобы не было плохо. Я бы и рада, только не знала как. Не
знала, как это началось, так откуда мне знать, как положить этому конец? Как бы
там ни было, я отвернулась — не могла смотреть в это полное доверия лицо, в его
глаза, — и попыталась вспомнить третью метку. Тогда тоже были общие
воспоминания, но приятные. Мелькал Жан-Клод, кормящийся на надушённых
запястьях, секс с женщинами в изящном бельё, Ричард, бегущий волком по лесу,
богатый мир запахов, который открывался ему в этой форме. Все это были
чувственные, но безопасные воспоминания. Мне в голову не приходило спрашивать,
какие воспоминания они от меня прячут. Наверное, я не хотела знать.
— Я думаю, третья метка. Хотя, когда командовал
Жан-Клод, это были лишь блики воспоминаний, в основном чувственные, но ничего
слишком серьёзного. Как это мы влипли в такую адскую групповую психотерапию?
— О чем ты думала сразу перед тем, как воспоминания
начались? — спросил Дамиан.
— Кажется, о смерти. Да, я думала о смерти, но не знаю,
почему.
— Тогда быстро подумай о чем-нибудь другом.
В его голосе зазвучала паническая нотка, и я могла понять,
почему. Я уже чувствовала, как эта дверь у меня в голове начала прогибаться
наружу, будто расплавляясь. И я знала, что когда она вылетит, лучше нам иметь
план действий.
— Я не пыталась никого пометить, — сказала я.
— Ты знаешь, как это прекратить? — спросил он.
— Нет.
— Тогда думай о чем-нибудь другом, хорошем.
— Радостные мысли, — подсказал Натэниел.
Я глянула на него:
— Я что, похожа на Питера Пэна?
— Что? — не понял Дамиан.
— Да, то есть нет, — ответил Натэниел, — но
ты думай. Думай хорошие мысли. Как будто тебе надо летать. Я выжил потом, когда
Николас… когда Николас погиб. Но второй раз я пережить это не хочу. Прошу тебя,
Анита, думай хорошие мысли.
— А почему кому-нибудь из вас их не думать?
— Потому что мастер ты, а не мы, — сказал
Дамиан. — Твой разум, твои мысли и оценки, твои желания — вот что сейчас
правит, а не наши. Но ради Бога, перестань думать о том плохом, что с тобой
было, потому что я не хочу видеть худшее из того, что помню. Натэниел прав —
думай радостные мысли.
— Радостные мысли, — повторил Натэниел и взял меня
за руку двумя руками. — Анита, пожалуйста.
— У меня волшебный порошок кончился, — буркнула я.
— Волшебный порошок? — Дамиан покачал
головой. — Анита, я не знаю, о чем ты говоришь. Просто вспомни что-нибудь
радостное, приятное, счастливое, какое угодно, о чем угодно.
Я попыталась. Я вспомнила мою собаку Дженни, она погибла,
когда мне было четырнадцать, и выползла из могилы через неделю после смерти.
Выползла и залезла ко мне в кровать. Я помню её тяжесть, запах свежей земли и
гниющей плоти.
— Нет! — закричал Дамиан и дёрнул меня, оборачивая
к себе — глаза его стали дикими. — Нет, я не стану смотреть, что там
дальше. Не стану! — Он схватил меня за руки выше локтей и повернул к себе,
встряхивая. Натэниел обхватил меня за пояс, прижимаясь к телу. — Неужто у
тебя нет хороших воспоминаний? — спросил Дамиан.
Как в игре, когда тебе говорят не думать о ком-то или о
чем-то. Мне надо было думать о хорошем, а видит Бог, у меня все кончалось
плохо. Мать моя была чудом, но она погибла. Я любила свою собаку, и она
погибла. Я любила Ричарда, но он меня бросил. Я думала, что люблю одного парня
из колледжа, но он меня бросил. Я подумала, каково ощущение от тела Мики, но я
все ждала, что и он меня бросит.
Натэниел обнял меня крепче, зарылся лицом мне в спину.
— Анита, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Бога ради,
полетай для меня.
Я тронула его руку, его пальцы, подумала о ванильном запахе
его волос. О его лице, таком живом, когда он слушает, как Мика читает нам
вслух. Я все ещё думала, что Мика превратится из Прекрасного Принца в Страшного
Серого Волка (без антропоморфизмов), но Натэниел меня никогда не бросит. Бывали
минуты, когда мысль о том, что Натэниел останется со мной на всю жизнь,
вызывала панику, но я подавляла эту тревогу. Отталкивала.
