— Иди отмойся, я здесь присмотрю.
— Не могу поверить, что ты вот просто так и
поступил, — сказала я.
— Так — это как? — спросил он и осклабился.
По пальцам одной руки я могла бы перечислить случаи, когда
Мика ухмылялся. Сейчас в его глазах искрился смех, будто он едва его
сдерживает. Я была рада видеть его таким весёлым — нет, честно! Но я не знала,
что тут такого смешного, а спросить — не хватило храбрости. Наверное, что-то на
мой счёт, или его насмешило что-то, что я сделала. Я смешной не была.
Смущённая, запутанная, избитая, но не смешная. Натэниел и Дамиан знали меня
достаточно, но когда я проходила мимо Грегори, то бросила, даже не замедлив
шага:
— Тронь только меня за задницу, я тебе твою оторву.
— Какая ты скучная, — проворчал он.
Я обернулась на пороге ванной:
— Ну нет, я бываю очень весёлая, да только не для тебя.
— У, собака! — буркнул он.
— Гав-гав, — ответила я и наконец-то закрыла за
собой дверь в ванную.
Глава 19
В душе я старалась не думать. Мысли — плохо, горячая вода —
хорошо. Я вывернула краны до упора, и струи били по мне, находя синяки, которых
я не заметила. Когда-то трёпка, которую задал мне Дамиан, была бы для меня
очень серьёзным избиением. Спасибо меткам Жан-Клода, я стала с тех пор
покрепче. Дольше всего будет заживать укус, но и он пройдёт за несколько дней,
максимум за неделю. Быстро исцеляться — это отлично, а все остальное… ну,
скажем так, что вердикт ещё не вынесен.
Сквозь шум воды я услышала какой-то звук. Не сразу я поняла,
что это стук в дверь. Я решила сделать вид, что не слышу. Стук на миг
прекратился, и я уже вздохнула с облегчением, как он возобновился громче, будто
я в первый раз не расслышала.
Я вздохнула, отключила воду и спросила:
— Чего?
— С Дамианом нехорошо, — сказал Натэниел сквозь
закрытую дверь.
Я застыла на секунду, капая водой с ресниц, потом спросила:
— В каком смысле — нехорошо?
— Ты не чувствуешь?
Я задумалась. Стала думать о Дамиане, и вдруг сокрушительной
тяжестью на грудь навалился страх. Я даже пошатнулась, и обрадовалась, что в
душе есть поручень, чтобы ухватиться. Страх этот был тенью того, что погнал его
раньше с воплями по всему дому. Не знаю, сможем ли мы пережить это ещё раз.
— Иду.
Я выжала волосы, закрутила их в полотенце и попыталась
вытереться, чтобы надеть халат, но тут дверь распахнулась. Первым показался
Грегори в своём меховом костюме, одна когтистая лапа подсунута под руку
Дамиана. Другую руку держал Ричард. Они наполовину внесли его, поставили передо
мной, а перед ним нёсся его страх. Мне бывало в жизни страшно, но не так. Этот
страх сдавил мне грудь, не давая дышать, передавил горло. Он был так тяжёл, что
мог раздавить меня на полу, будто что-то в меня врезалось. Не сердцебиение
перекрыло мне трахею — это как если бы ужас стал мокрым шёлком, и я пытаюсь его
проглотить. Скользкий, мокрый, реальный, как ни один страх в моей жизни. Не в
том смысле реальный, как бывает реальной эмоция, но как камень, стул или зверь.
Страх, который стал чем-то большим, чем страх.
Они бросили Дамиана ко мне на колени, и будто по всей коже у
меня побежал мороз, будто каждый её дюйм хотел уползти прочь, прочь, оставив
тело умирать. Моя шкура побежала бы спасать себя, если бы не была закреплена на
теле. И тело побежало бы за ней, если бы не было придавлено тяжестью Дамиана.
Поймано в его страхе, заморожено в нем. Если бы я могла вздохнуть, я бы
заорала, но я могла только тонуть, тонуть в его ужасе.
Кто-то тронул меня за плечо, но это было далеко. Ничья кожа
не была так реальна, как Дамиана. Кто-то меня встряхнул, резко, сильно. Я
смогла глубоко вдохнуть, будто давно не дышала, а когда выпустила вдох,
получился визг.
Я смотрела в перепуганное лицо Ричарда. Это его рука лежала
у меня на плече. Он стоял перед нами на коленях.
— Анита, Анита, ты меня слышишь?
Я схватила руку Ричарда, другой рукой прижимая к себе
Дамиана, будто боялась потерять его. Будто страх стал каким-то жутким зверем,
готовым сожрать его в буквальном смысле.
— Анита, скажи что-нибудь! — попросил Ричард.
— Боже мой… это так… ужасно.
Дамиан кивнул головой, прижатой к моему животу. Он лежал,
обмякший, но сейчас он обхватил меня за талию и бедра, руки его держались за
меня как за последнюю твёрдую опору в мире. От него я ощутила взрыв эмоции, и
это была благодарность. Он был благодарен, что я разделила с ним страх, и он
стал меньше, или просто более выносим.
Эта мысль — о том, что разделённый страх легче вынести,
вызвала воспоминание. Не моё воспоминание. Этого лица я никогда раньше не
видела, но Дамиан знал его не хуже своего собственного. Все из острых углов и
резких линий, шрам от лба через всю щеку, полученный в первом набеге, где мы с
ним были. Та-кто-нас-создала сказала однажды, что этот шрам спас ему жизнь,
потому что без шрама у него волосы были бы белее её волос, глаза синее её глаз.
Шрам уничтожил его красоту настолько, что она пощадила его, потому что даже
мужчины не были застрахованы от её зависти. Единственное имя, которое я в себе
услышала, было Перрин, но я знала, что это не так. Это не было его имя — не
больше, чем Дамиан было моим… нашим… его именем.
Послышался запах ванили, и что-то тёплое скользнуло по мне.
Я моргнула, просыпаясь — если это слово сюда подходит. Натэниел склонился рядом
с нами. Косу он распустил, и запах ванили от его волос вился вокруг меня.
Волосы спадали с него каскадом, проливаясь по обе стороны от меня, ложась мне
на колени, закрывая Дамиана как одеялом — одеялом, которое текло по телу как
жидкость. Натэниел покрыл нас своими волосами, но тщательно избегал касаться
нас кожей. Он был так близко, что это было непросто, потому что даже вздох мог
соприкоснуть наши тела. Но Натэниел сохранял этот последний мучительный дюйм
между нами, касаясь нас только ароматом и гладью волос. От его кожи я сейчас
воспринимала только тепло, ощутимое даже на расстоянии. Жар трепетал между
нами, будто тепло его дыхания выходило наружу и хотело до меня дотронуться.
Может, так оно и было.
Очень остроумный был способ вытащить меня из воспоминания
Дамиана, не рискуя самому в него свалиться. Очень остроумный, но каждый план
хорош лишь настолько, насколько хороши его исполнители. Дамиан шевельнулся у
меня на коленях, и у меня была секунда понять, что он сейчас сделает. Я набрала
воздуху — предупредить Натэниела, но выдохнуть не успела. Это случилось быстро.
Дамиан схватил Натэниела за руку, и этого хватило. Мы будто
утонули в свете. Будто мир вспыхнул и запылал жаром, и этот жар был золотым,
как будто пролился и все залил жёлтый цвет. Жёлтое тепло, жёлтый жар, и он
слепил глаза. Мы ослепли в свете. Ничего не было, кроме света и касания её
изящных ручек, и руки Перрина в моей руке. Его рука была большой, надёжной,
якорем в кошмаре света. Её ручки гладили, но это было не настоящее. Она
вытащила нас на свет пить от нас страх, а не секс.
