— Ашер говорит, что волосы у него тогда не были
золотые, так что это мы знаем.
Я заметила, что отвлеклась от темы.
— Окей, ладно. Но вопрос вот какой: когда происходила
эта перемена к лучшему?
— Ты становишься вампиром, и в первую же ночь, когда
поднимаешься, встаёшь изменённым. Из-за злобной натуры многих из тех, кто
испытывает первую жажду крови, не всегда легко заметить красоту, но это
происходит вскоре после перехода к новой жизни.
Насчёт жизни я спорить не стала — слишком давно я потеряла
чёткие критерии, что есть жизнь и что не есть.
— Так что после тысячи лет ты уже таков, каков ты есть?
На том конце провода наступила тишина. Даже дыхания его я не
слышала — но это ничего не значило, потому что он не всегда должен дышать.
— Что-то случилось с Дамианом? Что-то ещё?
— Да.
— Я так понимаю, что вопрос о линии Бёлль не был
праздным.
— Даже и близко.
— Расскажи, — тихо попросил он.
Я рассказала.
Он слушал спокойно, задавая вопросы, уточняя детали, вполне
будничным голосом. По телефону, не видя его положения тела, мимики, да ещё
когда он закрывался изо всех сил, я не могла определить, действительно ли он
спокоен.
Наконец он сказал:
— Это интересно.
— Брось эту манеру университетского профессора! Что
значит — «интересно»?
— Это значит интересно, ma petite. Дамиан не из линии
Бёлль, таким образом, этого не должно было случиться. Более того, он старше
тысячи лет, и, как ты весьма лаконично выразилась, он должен быть таким, как
есть, и не меняться, тем более в такие поздние сроки.
— Но это случилось.
— Можно мне поговорить с Дамианом?
— Думаю, что да. — Я повернулась и протянула
трубку: — Жан-Клод хочет побеседовать с тобой напрямую.
Дамиан встал — медленно, будто у него ноги занемели или пол
был не совсем ровный. Но пол был ровный, что-то другое мешало ему двигаться
уверенно. Взяв трубку, он сказал:
— Да?
И они перестали говорить по-английски. Как ни странно,
перешли они не на французский, а на немецкий. Я даже не знала, что кто-то из
них говорит на этом языке. Если Жан-Клод сменил язык из опасения, что я за
последнее время лучше выучила французский, то он сам себя перехитрил, потому
что по-немецки я говорю. Ну, не то чтобы совсем говорю, но понимаю, когда
слышу. Бабуля Блейк со мной с колыбели говорила по-немецки. И в школе я тоже
его выбрала, потому что ленилась и хотела посачковать.
Я не каждое слово разбирала — давно я уже не практиковалась
в немецком, и акцент у Дамиана был не такой, как я привыкла — а я слышала как
минимум два варианта. Но я достаточно услышала, чтобы понять: Жан-Клод
спрашивает Дамиана, когда у него переменилось лицо — во время секса или сразу
после, потому что Дамиан ответил: нет, не сразу после, где-то через час или
позже. Тогда понятно, почему Жан-Клод пощадил мои нежные чувства: я
действительно злюсь из-за секса, который не сама выбирала. Потом я услышала
слово, означающее силу, и имя Бёлль Морт. Потом Дамиан часто повторял слово
nein, или говорил по-немецки, что он не видел. Нет, он не видел с моей стороны
никаких проявлений силы, о которых спрашивал Жан-Клод, и тут я уже ничего не
поняла. Во-первых, мне была доступна только половина разговора, а во-вторых,
некоторые слова моя бабушка нечасто употребляла. Мы с ней не слишком много
говорили о сексе, вампирах и метафизических возможностях. Как ни странно.
Когда разговор подходил к завершению, я сказала Дамиану, что
хочу поговорить с Жан-Клодом, пока он не повесил трубку. Вскоре Дамиан передал
мне трубку, и я смогла сказать:
— Эй, ich kann Deutsch sprechen. — На том конце
провода наступило долгое молчание. — Если ты хотел, чтобы я не поняла,
надо было держаться французского.
— Дамиан по-французски не говорит, — тщательно
контролируемым голосом ответил Жан-Клод.
— Тогда тебе не попёрло, — заметила я.
— Ma petite…
— Ты мне не маптиткай, а правду говори. Каких ещё
вампирских сил я могу от себя ожидать?
— Если совсем честно, я не знаю.
— Ага, как же.
— Это правда, ma petite, я не знаю. Даже Бёлль никогда не
преобразовывала вампира другой линии или такого возраста, как Дамиан. Если бы
ты меня спросила раньше, я бы сказал, что это невозможно.
Похоже было на правду.
— Ладно, тогда о каких ещё силах ты спрашивал Дамиана,
есть они у меня или нет? И не ври: если я ему велю передать мне все дословно,
он передаст. Не сможет не послушаться.
— Здесь тебя может ждать сюрприз, ma petite. При всей
его приверженности к тебе как слуги он может и не оказаться рабом твоей воли.
Не знаю, так ли это, знаю только, что чем больше на тебе меток от меня, тем
менее покорной моей воле ты становишься.
А это была правда. Меня всегда несколько напрягало, что
Дамиан выполняет любой мой приказ просто потому, что я ему велю, а вот сейчас,
когда это было бы полезным, может случиться облом. Вот черт!
— Ладно, тогда расскажи мне сам.
— Ты не понимаешь, ma petite. Необычно было уже то, что
ты приобретала мои способности; но этой способности у меня нет и никогда не
было. То, что случилось с Дамианом, могла сделать только Бёлль и только когда
он был новеньким вампиром. Так что это совершенно новая способность, о которой
я никогда не слышал, и что же это может значить для тебя, ma petite? Для нас
всех, кто соединён с тобой? Что если своей некромантией ты приобрела такие
способности, о которых мы даже и догадаться не можем?
Я вздохнула, ощутив вдруг сильнейшую усталость. Я даже не
испугалась — просто очень устала.
— Знал бы ты, как мне вся эта метафизическая фигня
надоела.
— Ты также исцелила раны сексом, не вызывая мунина
Райны. Это так ужасно?
— Может быть, раз это я сделала не намеренно. Пойми,
Жан-Клод, я же не старалась это сделать. И что у меня ещё может выйти случайно?
Даже предположить невозможно.
Его черёд настал вздыхать.
— Единственный, кроме нас, триумвират, куда входил
некромант как слуга-человек, и близко не показывал такого уровня… силы.
— Ты запнулся. Какое слово ты заменил на «силу»?
— Ты слишком хорошо меня знаешь, ma petite.
— Ответь мне.
— Я хотел сказать «непредсказуемости».
Не знаю, это ли он хотел сказать, но нажимать я не стала. Он
ответил так, как хотел, а я уже научилась понимать, когда он сказал все, что
хочет, и больше ничего не скажет. И научилась после этого не приставать, потому
что обычно я только выходила из себя и ничего не добивалась.
