— Ты хочешь сказать, что если твои силы не
использовать, они начнут поднимать зомби даже против твоего желания?
— Ну да, я же тебе говорила.
— Ты говорила, что в детстве случайно подняла мёртвого.
Я так понял, что это было от недостатка тренировок и умения себя
контролировать.
— Нет, — сказала я. — Прошли годы, пока я
себе в этом призналась, но нет. Если я не поднимаю мертвецов намеренно, это
происходит случайно, или за мной начинают таскаться призраки, или духи
новоумерших. Особенно эти меня достают: все хотят, чтобы я передала весточку их
родным и близким, и всегда это какая-нибудь глупость. «Все в порядке, все
хорошо, не беспокойтесь обо мне». Представляешь, каково с такой вестью
стучаться в чужую дверь? Мы с вами не знакомы, но ваш покойный сын просил вас
разыскать и передать, что у него все хорошо. Нет, больше ничего, ничего
срочного, только это. — Я покачала головой. Уже много лет я об этом не думала. —
Когда я поднимаю зомби, мертвецы ко мне не пристают.
— Ты уверена, ma petite?
Замечание было с некоторой долей веселья, но на мрачные
темы.
— Ты не мертвец, Жан-Клод. Я видала мертвецов, и кто бы
вы, вампиры, ни были, когда вы на ногах, мертвецами вас не назвать.
— Было время, когда ты так не думала. Когда-то,
помнится, ты звала меня красивым трупом.
— Слушай, я была молода и не слишком разбиралась.
— И теперь ты твёрдо уверена, ma petite, что я не
просто «симпатичный покойничек»?
Снова он меня цитирует.
— Да, уверена.
Он рассмеялся своим фирменным смехом, бархатным
прикосновением, от которого мурашки по коже.
— Рад это слышать, ma petite. Ты говоришь
по-итальянски?
— Нет, а что?
— Ничего, пустяки, — сказал он. — Увидимся
вечером, ma petite, с тобой и твоими новыми друзьями.
Я стала было объяснять, что это не новые друзья, но он уже
повесил трубку. Уже сама вешая трубку, я поняла, что надо было соврать насчёт
итальянского, но черт меня побери, я плохо умею врать и первая реакция у меня —
сказать правду. Что впитано с молоком матери, не вышибешь, как ни старайся.
Глава 24
Сторожить Дамиана мы послали Грегори в его кошачьей шкуре.
Он, пожалуй, был единственный в доме, не связанный со мной метафизически. Ну,
да, ещё Фредо и доктор Лилиан, но Фредо её одну не оставит, а Лилиан сказала,
что ещё с рукой Ричарда не закончила. Так что методом исключения был назначен
Грегори.
Уходя кошачьей походкой и подрагивая пятнистым хвостом на
очень человеческой задней стороне, Грегори проинформировал меня:
— Мне сегодня быть на сцене в «Запретном плоде», а в
таком виде я туда не могу идти. Жан-Клоду придётся поискать мне замену.
Он по-кошачьи показал зубы и скрылся за углом.
— Что значит — должен быть на сцене? — спросила
Клер.
— Он стриптизер в «Запретном плоде», — объяснила
я.
Рот её сложился в изумлённое «о». Не знаю, почему, разве что
мир её настолько защищён, что оказаться в одной машине со стриптизером —
событие. Ради её рассудка я понадеялась, что мир её все же пошире.
— Но я не поняла, почему он не может сегодня… — она
сделала неопределённый жест рукой, — выступать?
Ричард избавил меня от необходимости читать лекцию.
— Не забывай, что после превращения в животное тебе
приходится сохранять этот вид шесть-восемь часов.
— Я думала, это потому что я новенькая.
Ричард мотнул головой, поморщился от боли при этом жесте и
сказал:
— Нет, большинство оборотней проводят от шести до
восьми часов в зверином облике, а потом, после возвращения человеческого
образа, теряют сознание на два-четыре часа.
— Сядь, — сказала доктор Лилиан, и по голосу было
слышно, что неповиновения она не ожидает.
Он опустился на тот же стул, с которого встал. Возле глаз и
губ у него залегли складки, какие бывают, когда по-настоящему больно. Сильно
Дамиан его порвал?
Клер попыталась помочь ему сесть, но не знала, видно, как
его держать, потому что он здоровой рукой опёрся на стол. Она как-то неуверенно
наклонилась над ним, желая помочь, но не зная, как.
— Но ты ведь не остаёшься в облике зверя шесть часов, и
не теряешь сознание, превращаясь обратно.
— Он — твой Ульфрик, — сказал Фредо. — Царь
слабым не бывает.
Голос у него был слишком низкий даже для его широкой груди.
Клер покосилась на него, будто ей неуютно было в его
присутствии. Может быть, из-за ножей.
— А ты тоже теряешь сознание, возвращаясь в
человеческий вид? — спросила она таким же неуверенным, как взгляд,
голосом.
— Нет.
— А я да, — сказал Натэниел и улыбнулся ей. —
Остальных не спрашивай, тебе будет неприятно, потому что они тоже не
отключаются.
— А ты давно уже… — голос изменил ей.
— Леопард-оборотень? — договорил он за неё.
Она кивнула.
— Три года.
Я быстренько прикинула в уме.
— То есть Габриэль тебя обратил, когда тебе было
семнадцать?
— Да.
— Это было противозаконно.
— В большинстве штатов считается противозаконно
заражать кого бы то ни было потенциально смертельной болезнью, независимо от
возраста и добровольности, — заметил Ричард.
Я мотнула головой:
— Знаешь, я начинаю относиться к ликантропии, как закон
к вампиризму. Если тебе уже есть восемнадцать, можешь выбирать сам.
— Закон трактует их по-разному, — сказал Ричард.
Я это знала, но проведя столько времени среди оборотней,
как-то упустила из виду. Неосторожно.
— Да, я забыла.
— А ты — федеральный маршал, — сказал Ричард, но
этому язвительному комментарию не хватало остроты, потому что Ричард при этом
согнулся от боли.
— Тебя сильно порвали?
— На это отвечу я, — сказала доктор Лилиан. Она
улыбалась, но глаза у неё были серьёзными. — Будь он человеком, у него
были бы все шансы, что рука не восстановится. Объём движений процентов
пятьдесят от нормы или меньше. Твой вампир оторвал мышцы и связки на всем плече
и на груди около плеча.
— Но он же не человек, — ответила я, — и у
него заживёт.
Насчёт «твоего вампира» я пропустила мимо ушей. Доктор
Лилиан мне нравится, и затевать с ней перебранку я не хотела.
— Заживёт, но на это уйдут дни или недели, если он не
станет перекидываться.
