— А как относится Жан-Клод к тому, что ты спишь с Микой
и с Натэниелом?
— Нормально относится.
Она наморщила лоб:
— Так ты, значит, спишь с… — она подсчитала, -…тремя
мужчинами?
— Гм, с четырьмя… нет, пардон, с пятью.
— Пятью? Жан-Клод, Натэниел, Мика, и кто ещё?
— Ашер и Дамиан, — сказала я с ничего не
выражающим лицом.
Про её лицо такого нельзя было сказать. У Ронни отвисла
челюсть, глаза полезли на лоб, она была шокирована до потери дара речи.
Не начни она меня сегодня язвить, я бы ей это сказала как-то
помягче или вообще не сказала бы. Сначала Ронни не могла смириться с моим
романом с вампиром, потом с тем, что мне не мешает живущий в доме мужчина, ещё
меньше — с тем, что я живу с двумя мужчинами и мне это нравится. По сравнению с
этим два лишних вампира — пустячок.
— Позволь мне спросить прямо: ты с ними со всеми
трахаешься?
Имелось в виду: совокупляюсь ли я с каждым из них? Строго
говоря, нет, но так как в списке «нет» после сегодня остался один Натэниел, то
я ответила:
— Да.
— И когда это все случилось?
— Ашер — после того, как ты ясно мне дала понять, что
тебе не нравится мой роман с Жан-Клодом, потому что он вампир. И я перестала
тебе рассказывать о вампирах в роли бойфрендов.
— А когда Натэниел получил повышение от еды до секса?
— Недавно.
— А Дамиан? Ведь Дамиан даже не был на радаре.
— Такой уж выдался напряжённый день.
Она снова вытаращилась на меня.
— Ты серьёзно? Только сегодня?
Я кивнула, почти наслаждаясь её удивлением.
— И ты ничего мне не рассказала!
— Ты не хотела слышать. Ты бесилась из-за Жан-Клода, и
тебе противно было слышать, что мне в жизни с Микой нравится именно то, что ты
ненавидишь в жизни с Луи. Ты сама сказала, что тебе трудно стало со мной
говорить, потому что я так радуюсь всему, что тебя бесит.
Она испустила долгий-долгий вздох.
— Прости. Я слишком от тебя отдалилась.
— Мне не хватает наших разговоров.
— Разговоры-то были, — ответила она, — но мы
обе стали фильтровать, что друг другу говорим. Дружба этого не выдерживает.
Она покачала головой.
— Да, — сказала я, — не выдерживает. Можно не
все рассказывать, но столько скрывать — это перебор.
— Я все равно не верю Жан-Клоду, и это ты меня учила,
что вампиры — это просто покойники, как бы ни были они соблазнительны.
— Я сменила мнение.
— А я нет.
— Так что о вампирах в моей жизни мы говорить не будем.
— Остаются ещё двое, о которых можно говорить.
— Только если ты не будешь их сравнивать с бифштексом и
молочным коктейлем.
— Послушай, последний раз, когда ты говорила о
Натэниеле, ты жаловалась, что тебе рядом с ним очень неловко. Ты говорила о нем
так, как я думала о Луи, так что в те времена жалобы у нас были одни и те же,
но ты стала меняться. И когда говорила о Натэниеле, стала просто размякать.
— Да?
— Да, — кивнула она.
— Странно, насчёт меня и Натэниела все заметили раньше
меня, даже Ричард.
— Что?
Я покачала головой:
— О Ричарде я говорить не хочу. Скажу одно: я видела
его новую девушку.
— Господи, когда это?
Я помотала головой, потому что никак нельзя было рассказать,
не упоминая о вампирах больше, чем Ронни хотела бы слышать. Сам факт, что она
раздражалась, когда я упоминала о вампирах в моей жизни, делал невозможным
разговоры с ней об этой самой жизни. Как мне объяснить, что произошло сегодня
между мной и Ричардом, не упоминая ardeur, Жан-Клода, Дамиана и прежнего
мастера Дамиана? А если рассказать, начнётся лекция насчёт того, как Жан-Клод
губит мою жизнь из гнусных побуждений. Жан-Клод — это Жан-Клод, и я с этим
какое-то время назад смирилась.
Наконец я смогла произнести какие-то из этих мыслей вслух.
Недавно я поняла, что правда — это единственный способ сохранить отношения, тем
более развить. Я хотела, чтобы мы снова стали с Ронни подругами, настоящими,
если это возможно.
— Почти все, что сегодня было, вертится вокруг
вампиров, Ронни. Если я не могу тебе о них говорить, то даже начать не могу
рассказывать, что произошло.
— Жан-Клод ещё сильнее запутал твою жизнь.
Я покачала головой:
— Вряд ли Жан-Клод мог бы такое придумать даже в
кошмарном сне. Кроме того, он вообще вышел из себя, что Дамиан получил меня
первым.
— Первым? То есть он расстроился, что вы с Дамианом
стали любовниками?
— Не могу сказать. Секс у нас был, а насчёт остального
я ещё не решила.
— Ты всегда считала, что совокупление есть обязательство,
Анита. Я этого никогда не понимала. Секс есть секс, бывает хороший, бывает не
очень, но всего лишь секс, а не клятва верности.
Я пожала плечами:
— В несогласии по этому пункту мы давно с тобой
согласились.
— Да, было. Ты, сколько я тебя знаю, была моногамной.
Один-единственный спутник до тех пор, пока тебе не перехочется с ним
встречаться или ты не решишь, что он не заслуживает оставаться твоим
единственным. Пока не появился в твоей жизни Жан-Клод, ты была такая
правильная, как никто. То есть я не считала себя распутной, пока тебя не
встретила и не сравнила. Рядом с тобой, монахиней, любая казалась шлюхой.
И это тоже было сказано с жёлчью.
— Я не знала, что у тебя такое чувство.
— Ничего плохого в нем не было, ты даже помогла мне
удержаться от некоторых неудачных решений. Я в тех случаях думала: а что скажет
Анита? Подожду, выясню, есть ли у парня что-то, кроме смазливой морды.
— Ух ты! Никогда раньше ни у кого не была
ангелом-хранителем.
Она пожала плечами:
— Меня не раздражали твои моральные ценности по
сравнению с моими. Я просто не понимаю, как это вышло, что передо мной
монотонная жизнь в моногамии, а у тебя гарем. Просто это кажется неправильным.
Вот тут я могла согласиться.
— Погоди, моногамия моногамией, но ты мне говорила, что
такого секса, как с Луи, у тебя никогда не было.
— Нет, лучший в моей жизни секс был с одним мужиком…
Я перебила:
— … с по-настоящему большим дрыном, который знал, как
этим инструментом пользоваться. Красавец, белокурые локоны, большие синие
глаза, широкие плечи…
