— Снимается точно так же, как надевается. — Он
просунул руку под ремни спереди, приподнял её, провёл вдоль шеи и сделал
какое-то движение плечом, которого я не уловила. Ремни просто сползли, и
Натэниел вдруг оказался голым до пояса, а ремни свисали, как лепестки чёрного
кожаного цветка. — Дальше они снимаются просто, но нужно время, чтобы их
надеть обратно, так что если хочешь видеть весь процесс, приходи сегодня.
Он улыбнулся, стараясь умерить моё смущение. Не понимаю до
конца, что меня смутило, разве что присутствие Ронни или то, что мне вскоре
предстояло с ним. Кто хочет, может выбрать.
— Вот это, — спросила Ронни сдавленным
голосом, — то, что ты плечом вытворил. Это не больно было?
Он качнул головой, и волосы его разлетелись.
— Нет, я гибкий.
Ронни будто не могла справиться с собственным лицом: на нем
было выражение, которого она явно не хотела бы показывать.
— И насколько гибкий?
— Ронни, — предупредила я.
Она пожала плечами и посмотрела на меня — дескать, убей
меня, ничего не могу поделать.
— Я понимаю, ты мне не скажешь. Ты только сегодня меня
известила, что он повышен от продукта питания до бойфренда.
— Ронни! — сказала я с чуть большим нажимом.
Она состроила гримасу:
— Извини, извини. Я сегодня сама не своя. Болтаю, сама
не зная что, как у тебя обычно бывает.
— Ну, спасибо!
— Ты действительно мелешь языком, когда нервничаешь или
трахаться хочешь, — вставил Грегори.
— Грегори, не надо мне помогать.
Он пожал плечами, что для леопарда выглядит странно — не
неуклюже, просто непривычно.
— Прошу прощения.
— Ты хочешь, чтобы я ответил на её вопрос? —
спросил Натэниел очень осторожно.
— Отвечай или не отвечай, мне плевать.
Он склонил голову набок, и выражение его лица явно сообщало,
что он мне не верит. Он был прав, я бы предпочла, чтобы он не ответил. Он дал
мне возможность быть хозяином и велеть ему не отвечать, но я её упустила. Не
заняла трон, на который он меня приглашал, а если ты не командуешь, то от тебя
не зависит, что будет дальше.
Он подошёл к Ронни, стараясь, чтобы я видела колыхания его
роскошного зада на ходу. Иногда я сомневаюсь, знает ли Натэниел, насколько он
красив, а иногда он мне показывает, что он отлично знает, как выглядит. Вот как
сейчас.
Жар бросился мне в лицо, когда я смотрела на его походку, и
я наконец поняла, почему смущаюсь. Я обещала поставить ему засос, а он хочет
совокупления. И этот проход по комнате был как анонс эротического сна, он
заставил меня поёжиться и почувствовать себя неуютно, будто я снова
девочка-подросток и у меня «эти ощущения» впервые, и не с кем об этом
поговорить, потому что у хороших девочек такого быть не должно.
Он дёрнул головой, и его волосы пролились на Ронни и стекли
с неё, будто она прошла сквозь занавес, только оставаясь сидеть на месте. Как
будто он ей дал пощёчину, а не подразнил. Он встал очень прямой, очень высокий,
рядом с её стулом и сцепил руки за спиной.
— Отвечая на твой вопрос: Я…
Он стал поднимать руки вверх, до середины спины:
— очень…
Руки со сцепленными пальцами поднялись до лопаток:
— очень…
Руки вывернулись в суставах и поднялись вверх, показывая на
потолок:
— гибкий.
И он медленно опустил руки обратно, но смотрел не на Ронни,
а на меня.
Я не покраснела, я побледнела. Почувствовала, что я в
ловушке. В какой ловушке? Вопрос на десять тысяч долларов. Даже самой себе я не
могла ответить точно.
Ребята ушли чинить костюм Натэниела. Наступило молчание —
глубокое, долгое и неловкое. По крайней мере, для меня неловкое. Я не глядела
на Ронни, потому что пыталась придумать, что сказать. Но мне не стоило
беспокоиться, слова нашла она.
— Черт побери, Анита, черт бы тебя побрал!
Я не стала на неё смотреть.
— Что ты имеешь в виду?
Слишком неуверенный был у меня голос для возмущённого, но
попробовать все же стоило.
Ронни смотрела на меня взглядом, который мне не понравился.
Слишком он был проницателен. Мы дружили несколько лет, и то, что мы разошлись,
ещё не значило, что она меня не сможет прочесть.
— Ты ещё с ним не была.
— Почему ты так думаешь?
— Да брось, Анита, ты никогда так не смущаешься, когда
мост уже перейдён. Для тебя совокупление — это разрешение на роман. А пока его
нет, тебе рядом с этим мужчиной неловко.
Я снова покраснела, сложив руки на груди, и прислонилась к
островку, пытаясь прикрыть волосами рдеющие щеки — неудачно.
— Так ты всегда знала, когда я с кем-нибудь в первый
раз?
— Почти всегда, только не с Жан-Клодом. Он сбил и твой
радар, и мой.
Я подняла глаза:
— А это как?
— Тебе при нем было неловко и после того. Я думаю, это одна
из причин, по которым я его не люблю. Я тогда думала, что если вы в таком
конфликте, то роман ненадолго.
Я пожала плечами:
— Не помню, чтобы мне при нем потом было неловко.
Она посмотрела на меня молча. Мне хватило приличия
смутиться.
— Ладно, может быть. Но это неправда, что мне перестаёт
быть неловко после первого же раза. Нужно несколько сеансов, немножко
«монотонной моногамии», чтобы совсем не напрягаться.
Она улыбнулась:
— Согласна. Самый лучший секс бывает тогда, когда уже
кое-что друг о друге знаешь. — Она посмотрела на меня, снова посерьёзнев:
— Но ты действительно ещё с ним не была?
Я покачала головой.
— Почему?
Я посмотрела на неё.
— Анита, после этого спектакля, который он сейчас
устроил, я бы ему отдалась без крика.
Я посмотрела пристальней.
— Ты сказала, что он спит в твоей кровати, с тобой и с
Микой, так?
Я кивнула.
— Давно?
— Месяца четыре.
— Четыре месяца с тобой под простынями, и ты ему до сих
пор не дала?
— Ронни, подбери другое слово. Если хочешь продолжать
разговор, выбирай другие выражения.
— Извини, ладно, ты с ним не занималась любовью, если
тебе так больше нравится?
Я кивнула.
— Почему же ты этого не сделала? Он явно этого от тебя
хочет.
