— Убитый зомби убивает своего убийцу.
— Я и хочу, чтобы их убили! — почти выкрикнула
она, брызгая на меня слюной — случайно.
— Такой зомби прокладывает себе путь сквозь все и всех,
пока не убьёт своего убийцу. Я сама видела, как гибли ни в чем не повинные
люди.
— Стиви так не будет, — сказала она,
пододвинувшись ко мне так близко, что мне пришлось отклонить голову назад, но
она как следует забрала руками мой жакет, и деваться мне было некуда. —
Стиви всегда был тихий мальчик. Он никого никогда не тронул. Он нам просто
скажет, кто сделал этот ужас.
— Миссис Браун, Барбара! — Она поглядела на меня,
и где-то в этом взгляде ещё теплился огонёк здравого рассудка. — Это был
бы не Стиви, Барбара. Это был бы ходячий мертвец. Не ваш сын, а просто анимированный
труп.
Она опустила голову, я теперь видела только её светлые
волосы. Плечи её обмякли, и я подумала, что до неё достучалась.
— Миссис Браун, — вмешался Берт, — пойдёмте
сейчас ко мне в кабинет, все успокоимся и не будем никому мешать работать.
Наверное, дело было в этих словах — «мешать работать». Она
закаменела, и у меня была секунда на решение, готова ли я освободиться от неё
силой. Но я заколебалась, и этого хватило. Она держала меня так близко, что я
не могла отодвинуться, и руку тоже не могла поднять. А она вцепилась мне в лицо
ногтями. Только для этого ей пришлось одну руку отпустить, и я вскинула
освободившуюся руку, блокируя вторую попытку выцарапать мне глаза. Она
отпустила и вторую руку, но я схватила её за запястье и шагнула назад, потянув
её на себя, и она по инерции повернулась за мной и оказалась на коленях, одна
рука заведена за спину, а моя вторая рука держит её поперёк плеч. Не настоящей
удушающей хваткой, потому что я надеялась, что кто-нибудь её от меня оттащит,
пока до этого не дошло.
Царапины на лице горели от левого глаза до середины щеки.
Ещё не ощутив первую струйку крови, я знала, что она будет — просто ощущение
такое.
Она орала — громко, прерывисто.
Ближе всех к нам оказался мистер Браун.
— Вы ей делаете больно!
— Я ей? Это она пыталась мне глаза выцарапать!
Я держала её не так сильно, как надо бы — все ещё хотела
обойтись по-хорошему с обезумевшей от горя бедной женщиной. Она вывернулась и
полоснула меня ногтями по руке. Я завела локоть ей под горло и резко потянула
вверх руку у неё за спиной. Она вскрикнула, но тут же замолкла, потому что я
придавила ей шею. Я знала, как держать удушающую хватку, пока противник не
потеряет сознание, и при этом не раздавить трахею и ничего глупого не сделать.
Признаю, я несколько вышла из себя, но все равно мистер Браун не должен был
делать того, что он сделал.
— Отпусти её! — заорал он.
Я спокойно — наверное, — сказала:
— Если вы не можете с ней справиться, приходится мне.
Она вырывалась, и я прижалась к ней головой. Тут
одновременно Мэри закричала, и Натэниел тревожно вскрикнул:
— Анита!
Я подняла глаза и только увидела, как Стив Браун ударил меня
в лицо.
У меня голова качнулась назад, перед глазами поплыло, как
когда телевизор не в фокусе. Сразу больно не было, это тебе не царапины. Обычно
о серьёзности раны можно судить по тому, как скоро появляется боль. Быстро —
ерунда, долго — плохо.
Удар был хорош, тяжёлый и точный. Стив Браун, наверное,
ожидал, что я свалюсь, потому что лицо у него было удивлённое. А может, он
никогда не бил женщину так сильно, или вообще никогда не бил. Настала долгая
секунда, из тех, что тянется вечность, а на самом деле — одно мгновение.
Я видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов.
Слышала я только высокий белый гудящий шум, да ощущала вкус крови на губах.
Неважно, что кровь была моя, важно, что это была кровь, а я была в гневе.
И я почуяла запах кожи Барбары Браун под запахом духов,
запах соли, болезни — да, болезни от горя, тяжёлым ядом выступавшего из пор.
Она ранена, ей больно, и я могу положить конец этому страданию. Я прижалась к
её телу — поближе, чтобы её муж не мог меня ударить, не рискуя попасть по ней.
И я слышала, как бьётся её сердце — так громко, так отчётливо. Тяжёлый,
мясистый звук, не тот едва слышный, что звучит у врача в стетоскопе. Так звучит
сердце, если вдвинуть ухо в чужую грудь. Так звучит жизнь, бьющаяся в теле,
бьющаяся быстрее и быстрее. Барбара Браун раньше не пахла едой, но запахла
теперь, когда в организм хлынула первая струя адреналина. Какая-то часть её
сознания, которую она сама не могла бы назвать, чуяла опасность — близкую,
очень близкую.
Наверное, я закрыла глаза, потому что ощутила, как он надо
мной навис. И когда открыла, увидела, что Стив Браун собирается ко мне
прикоснуться. Наверное, хотел оттащить меня от жены за волосы, но я перехватила
его руку и остановила — да, остановила своей рукой. Она казалась миниатюрной на
его массивном запястье, но мышцы у меня крепкие, и когда он попытался
вырваться, у него не получилось.
Я продолжала держать его жену на коленях, другой рукой
заведя ей руку почти до плеч за спиной. Мелькнула далёкая мысль, что если
потянуть сильнее, кость выйдет из сустава. И тут же другая мысль, поближе:
чтобы её съесть, придётся все равно разрывать на части. Мы же будем её есть?
Я всегда думала, что мой зверь — создание страсти, потому
что его вызывают те же эмоции, что возбуждают страсть. А это было не страстно,
а бесстрастно. Не было чувства добра и зла. Не было сочувствия, ощущения, что
эти двое — собратья по человечеству, и нехорошо причинять им вред. Даже в
голове такого не было. Они на меня напали, а я голодна, и от неё так хорошо
пахнет — и так плохо. Пахло болезнью, и я поняла, что это лекарства. Они
ощущались в её поте — едкие, горькие.
Я выпустила её так резко, что она упала на ковёр, но Стива
Брауна я продолжала держать, и притянула его к себе, протащив мимо его жены,
потому что он наклонился посмотреть, что с ней, и от моего рывка потерял
равновесие. От него пахло страхом и гневом, но больше ничем. Он был чист.
Он споткнулся, и я засунула руку ему под рубашку, другой
подтаскивая его к себе. Теперь я слышала его сердце, оно колотилось, такой
глухой, мясистый звук… такой приятный…
Услышав позади себя движение, я резко обернулась, увлекая за
собой Стива Брауна, свалив его подножкой, даже не подумав, и он оказался у моих
ног, на земле. Еда и должна лежать на земле.
Натэниел трогал меня за лицо. Я отдёрнулась, будто он меня
ударил, но при этом прикосновении у меня в голове заревело. Кричала женщина.
Мэри повторяла:
— Мне вызвать полицию?
— Нет, — ответил Берт, — сами справимся.
Я усомнилась, но тут мой взгляд упал на мистера Брауна. Он
смотрел на меня расширенными глазами, будто боялся. Я отпустила его, точно
обожглась, попятилась, налетела на Натэниела. Не глядя, поймала его за руку и
вцепилась в неё. От прикосновения стало легче думать. Натэниел вызывал у меня
мысли о сексе или пище, но сегодня он помог мне вспомнить о том, что я человек,
и о том, что это значит.
