— Если будешь стрелять, когда я загораживаю прицел,
можешь попрощаться со своей нагрудной табличкой.
— А у меня таблички нет.
Это сказал Бальфур, поддерживая имидж крутого парня. Но и
пистолет у него тоже был не слабый.
Я повернулась к нему.
— Если будешь стрелять, постарайся убить меня первым
выстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.
— Никто ни в кого стрелять не будет, — произнес
Николс. Я стояла достаточно близко, чтобы услышать сказанное себе под нос «черт
бы все побрал».
Он отвел ствол в сторону телохранителей:
— Убрать оружие, быстро!
Остальные полисмены последовали его примеру, и вдруг линия стволов
обратилась прочь от меня, к Бальфуру и Рексу. Я медленно выдохнула — оказалось,
я задержала дыхание, — и слегка привалилась к Ашеру.
Он вообще-то знал, что не следует неожиданно влетать в гущу
людей, особенно полисменов. Ничто так не пугает людей, как зрелище вампира,
который делает что-то абсолютно невозможное. И еще он заговорил по-французски —
значит что-то его так напугало или разозлило, что он забыл английский. Что-то
случилось очень плохое, но я не могла его спросить — пока что. Первым делом —
выбраться с линии огня, остальное потом.
Мы стояли так близко, что его золотые волосы задевали мои
черные кудряшки. Он положил руки мне на плечи, и я почувствовала, как они
напряжены. Он был напуган. Что же стряслось?
Полиция уже убедила телохранителей убрать пистолеты.
Постовые разделились и проэскортировали заинтересованные стороны каждую к своим
машинам. Возле нас остались Николс, судья и репортерша. Она хотя бы не стучала
по своему компьютеру.
Николс повернулся ко мне, держа в руке опущенный пистолет и
слегка похлопывая им по штанине. Он нахмурился, бегло оглядел Ашера, потом
меня. Он явно знал, что не стоит смотреть в глаза вампирам. Они могут тебя
зачаровать, если захотят. Я иммунна к их взгляду, потому что я — слуга-человек
Мастера всех вампиров города. Связь с Жан-Клодом защищала меня почти от всего,
что мог бы сделать Ашер. Не от всего, но почти.
Николс явно был недоволен:
— О'кей. Так что такого стряслось, что вам пришлось вот
так сюда влетать?
Черт, слишком он хороший коп. Хотя он с вампирами наверняка
дела имел мачо, он правильно заключил, что только что-то очень срочное могло
заставить Ашера появиться таким образом.
Он снова покосился на Ашера, потом опять стал смотреть на
меня.
— Это хороший способ, чтобы вас застрелили, мистер...
— Ашер, — подсказала я.
— Я не вас спрашивал, миз Блейк. Я спрашивал его.
— Я Ашер, — сказал вампир таким голосом, который
ощущался в воздухе как ласка. Он воспользовался вампирским умением, чтобы
расположить к себе собеседника. Просеки Николс, что он делает, эффект был бы
обратным. Но Николс не просек.
— Так что случилось, мистер Ашер?
— Просто Ашер, — ответил он тем же ласковым
голосом, погладившим мне кожу. У меня-то был иммунитет, а у Николса не было.
Он моргнул, потом озадаченно сдвинул брови.
— Хорошо, пусть Ашер. Так что за спешка?
Пальцы Ашера напряглись у меня на плечах, и я ощутила, как
он делает вдох.
— Тяжело ранена Мюзетт. Я прибыл отвести Аниту к ее
ложу.
Я почувствовала, как бледнею, горло перехватило. Мюзетт —
одна из лейтенантов Белль Морт. А Белль Морт — источник, le Sardre de Sang
линии Жан-Клода и Ашера. Еще она член Совета вампиров, находящегося где-то в
Европе. Каждый раз, когда к нам приезжает кто-нибудь из членов Совета,
кто-нибудь погибает. Частично наши, частично с их стороны. Но сама Белль Морт
никого не присылала — пока что. Шли осторожные переговоры о прибытии Мюзетт с
официальным визитом. Он ожидался через месяц, сразу после Дня Благодарения. Так
какого черта она делает в городе за неделю до Хэллоуина? Я ни на минуту не поверила,
что она ранена. Это просто Ашер так мне сообщил при свидетелях, насколько плохо
дело.
Мне не надо было симулировать потрясение или испуг. Лицо у
меня было как у любого человека, получившего плохие известия. Николс кивнул,
будто удовлетворившись.
— Она ваша родственница, эта Мюзетт?
— Лейтенант, можно ли нам идти? Я бы хотела попасть к
ней как можно скорее.
Я высматривала, где моя сумка. Хорошо, что она уже собрана.
У меня мороз бежал по коже, когда я думала, что сейчас делает Мюзетт с теми,
кто мне дорог. От одного упоминания ее имени Ашер и Жан-Клод бледнели.
Николс снова кивнул, убирая пистолет.
— Да, езжайте. Надеюсь, с вашей... подругой все будет
хорошо.
Я посмотрела на него, не пытаясь скрыть смущения.
— Да, я тоже надеюсь.
Но думала я не о Мюзетт, а обо всех остальных. Сколь многим
может она повредить, если у нее есть благословение от Совета или хотя бы от
Белль Морт. Мне пришлось узнать, что из-за политических интриг в Совете если ты
враждуешь с одним из членов, это еще не значит, что тебя ненавидят остальные.
Похоже, что многие члены Совета согласны были со старинным сицилийским
правилом: враг моего врага — мой друг.
Судья тоже пробормотал слова благодарности и выразил
надежду, что моя подруга быстро поправится. Репортерша ничего не сказала — она
глазела на Ашера как загипнотизированная. Вряд ли он ее зачаровал — она
смотрела так, будто никогда не видела такого красивого мужчины. Наверное, так
оно и было.
Волосы его сияли в свете фар настоящим золотом — занавес
почти металлических волн, сияющим морем стекающий справа от лица. Золотой
оттенок еще сильнее подчеркивался темно-коричневым шелком рубашки. Она была с
длинными рукавами, навыпуск поверх синих джинсов, заправленных в коричневые
сапоги. Выглядело так, будто он одевался в спешке, но я знала, что так он
одевается всегда. И он встал так, чтобы левая сторона его лица — самый
совершенный в мире профиль — была подставлена свету. Ашер мастерски использовал
игру света и тени, чтобы подчеркнуть то, что хотел показать, и скрыть то, чего
показывать не хотел. Видимый глаз был светло-голубым, как у сибирской лайки. У
людей таких глаз не бывает. Даже при жизни он наверняка был необычайно красив.
Видны были контуры полных губ, блеск второго синего-синего
глаза. А то, чего он никак не хотел показывать, начиналось в паре дюймов за
глазом и тянулось полосой почти до рта, — шрамы. И еще шрамы сбегали вниз
по телу, скрытые одеждой.
Репортерша уставилась на него недвижно, будто и дышать
перестала. Ашер это заметил и напрягся. Наверное, потому что знал: стоит ему махнуть
головой и показать ей шрамы, как восхищение сменится ужасом — или жалостью.
Я взяла его за руку:
— Пойдем.
