Мюзетт стояла и моргала — слишком потрясенная, чтобы
двигаться, очевидно. Ее забрызгало кровью и чем погуще. Белокурые волосы и
бледное лицо превратились в красную маску, из которой моргали голубые глаза.
Белое платье стало наполовину алым.
Я нацелила ствол в это пораженное лицо. Я об этом думала,
видит Бог, я думала. Но не испуганные слова Жан-Клода: «Ма petite, ради нас
всех, не надо, прошу тебя», — заставили меня остановиться. Я не могла
убить Мюзетт из-за того, что сделает Белль Морт в отместку. Но я дала Мюзетт
увидеть в моих глазах, в лице, в теле, что я убила бы ее, что мне хочется убить
ее и что ради этого я могу при достаточном поводе забыть о мести Белль на ту
секунду, что нужна для нажатия на спусковой крючок.
В глазах Мюзетт заблестели слезы. Она была дура, но не
настолько, чтобы не понять. Тем не менее мне надо было увериться, что таких
недоразумений больше не будет.
— Что ты видишь у меня в глазах, Мюзетт? —
спросила я тихо, почти шепотом, потому что боялась того, что может сделать моя
рука, если я крикну.
Она сделала глотательное движение, и ее слова громко
отдались в моих звенящих ушах:
— Я вижу свою смерть.
— Да, — сказала я. — Твою смерть. И никогда
не забывай этой минуты, Мюзетт, потому что, если она повторится, она будет
твоей последней минутой.
Она выдохнула прерывисто:
— Я поняла.
— Надеюсь, Мюзетт. Очень надеюсь, что поняла. — И
я медленно опустила пистолет. — А теперь, Мерль, не мог бы ты проводить
Мюзетт и Анхелито к ним в комнаты?
Мерль шагнул вперед, и небольшая армия гиенолаков двинулась
за ним.
— Моя Нимир-Ра говорит, и я повинуюсь.
Я слыхала, как он говорит нечто подобное Мике, но ко мне он
так обратился впервые — по крайней мере на полном серьезе.
Мерль перешагнул через трупы убитых вампиров, чтобы взять
Мюзетт за локоть. Гиенолаки были бледны, но явно довольны. Довольны были все
телохранители в этом зале, потому что я все теперь упростила. Если они снова
заведут ссору, мы их можем убить.
Но я увидела выражение лица Жан-Клода, и он не был доволен.
Я упростила работу солдатам, но не политикам. Да, с политической точки зрения
я, наверное, адски все усложнила.
Мерль не слишком бережно перевел Мюзетт через тела. Она
споткнулась, и лишь толпа гиенолаков не дала Анхелито ее подхватить. Мюзетт
восстановила равновесие, и тут в комнате вдруг запахло розами.
Я подумала, что задохнусь от пульса в горле, когда Мюзетт
подняла голову и посмотрела на нас глазами цвета темного меда.
Глава 46
На меня с лица Мюзетт глядела Белль Морт, и я, кажется,
перестала дышать. И слышала в этот миг лишь грохот пульса у себя под черепом.
Потом резко вернулись внешние звуки, и изо рта Мюзетт зазвучал голос Белль Морт:
— Ты меня рассердил, Жан-Клод.
Мерль продолжал тащить ее через зал. Либо он не понял, что
стряслось, либо для него что тот вампир, что этот. Еще немного — и ему придется
узнать разницу.
— Освободи меня, — сказала она спокойным голосом.
Мерль отдернул руку как от ожога и попятился, как пятился
Бобби Ли от Мюзетт: с перекошенным от боли лицом и руку держа у груди, как
раненную.
— Леопард — ее подвластный зверь, — сказал
Жан-Клод, и его голос разнесся далеко во вновь наступившей тишине. Но у меня не
было времени об этой тишине подумать, потому что заговорила Белль, произнося
ужасные вещи.
— Я до сих пор проявляла к вам мягкость. — Она
повернулась и посмотрела на двух убитых вампиров. — Знаешь ли ты, как
долго пытался Совет пробудить первых детей Матери?
Я так поняла, что вопрос риторический, и все это поняли. На
такой вопрос отвечать страшно.
Она снова обернулась к нам, и что-то проплыло глубоко внутри
в лице Мюзетт, как рыба под водой.
— Но я их пробудила. Я, Белль Морт, пробудила детей
Матери.
— Не всех, — сказала я и тут же пожалела, что не
удержала язык за зубами.
Она полоснула меня взглядом таким злым, что он обжигал, и
таким холодным, что я поежилась. Как будто вся существующая в мире ярость, вся
ненависть сошлись в этом взгляде.
— Нет, не всех. И теперь вы забрали у меня двоих. Что
же сделать мне, чтобы наказать вас?
Я попыталась что-то сказать, преодолевая бьющийся в горле
пульс, но заговорил Жан-Клод:
— Мюзетт нарушила перемирие и не хотела уступать. Мы
повиновались закону до последней буквы.
— Это правда, — сказала Валентина.
Толпа одетых в черное взрослых телохранителей расступилась,
пропуская крошку-вампира к Мюзетт-Белль. Но я заметила, что Валентина стоит
дальше вытянутой руки.
— Говори, малышка.
Валентина рассказала, как Мюзетт утаила сведения о
совращении малолетних и что из-за этого случилось. Тело Мюзетт повернулось
посмотреть на Стивена и Грегори. Грегори держал брата на руках, укачивая.
Стивен ни на кого и ни на что не глядел. Куда бы ни смотрели сейчас его глаза,
это было за пределами комнаты.
Белль повернулась к нам, и снова будто чужое лицо проплыло
внизу, но на этот раз оно было как призрак, наложенный на лицо Мюзетт.
Призрачные черные волосы проступили сквозь белокурые, лицо с резче выраженными
скулами, с большей силой, выглянуло на миг и тут же растворилось в мягкой
красоте Мюзетт.
— Мюзетт первой нарушила мир. Я согласна.
Отчего у меня сердцебиение не стало ни на удар реже, когда
она это сказала?
Следующие слова были произнесены мурлыкающим контральто,
голосом, который как мех гладил кожу и скользил вдоль сознания.
— Вы действовали в рамках закона, и точно так же буду
действовать я. Когда Мюзетт и ее свита вернутся ко мне, с ними поедет Ашер.
— Временно, — сказал Жан-Клод, но в его голосе
слышалось сомнение.
— Non, Жан-Клод, он станет моим, как раньше.
Жан-Клод сделал медленный и глубокий вдох и так же медленно
выдохнул.
— Согласно твоим собственным законам, ты не можешь
никого отобрать на постоянной основе у того, кому этот кто-то принадлежит.
— Если бы он кому-нибудь принадлежал, закон был бы
применим. Но он ничей не pomme de sang, не слуга и не любовник.
— Это не так, — возразил Жан-Клод. — Он наш
любовник.
— Мюзетт связалась со мной и сообщила о вашей лжи, о
вашей слабой попытке воспрепятствовать ей заполучить в свою постель Ашера.
Белль тоже умела чуять ложь, если эта ложь относилась к
чему-то, ей понятному. Ни один вампир не может отличить правду от лжи, если
речь идет о чем-либо, ему непонятном. Если, например, вампир не знает верности,
то он не сможет судить о ней у других — в этом смысле. Я хотела сейчас дать ей
нечто, что она понимает.
